Но в своей поздней брошюре «Что делать?» он добавлял, что рабочие слишком поглощены своей экономической борьбой за развитие истинно революционного сознания:
Много говорят о спонтанности. Но спонтанное развитие движения рабочего класса ведет к его подчинению буржуазной идеологии; так как спонтанное движение рабочего класса — это тред-юнионизм, а тред-юнионизм означает идеологическое порабощение рабочих буржуазией. Отсюда наша задача, задача народной демократии — бороться против спонтанности; отклонять движение рабочего класса от спонтанных тред-юнионистских стремлений оказаться под крылом у буржуазии, и привести его под крыло революционной народной демократии.
Массовые кампании за улучшение условий труда и за более короткий рабочий день, поддерживаемые Марксом в «Капитале», были отвергнуты Лениным как потеря времени. Вместо этого рабочие должны отдаться в руки профессиональных революционеров, таких, как он сам: «Временное социалистическое движение может появиться только на основе глубокого научного знания… и носителем этого знания является не пролетариат, а буржуазная интеллигенция». В этих предложениях можно в зачаточной форме увидеть то, что позже стало чудовищной тиранией.
Как самозваный носитель десяти заповедей, Ленин любил напоминать товарищам об их более низком интеллектуальном уровне. «Нельзя понять «Капитал» Маркса и особенно его первые главы, не изучив внимательно и не поняв всю «Логику» Гегеля», — писал он в своих «Философских тетрадях». — Иначе через полвека никто из марксистов не будет понимать Маркса». Кроме него, конечно. Однако, несмотря на чтение и сочинительство, собственное «научное знание» Ленина было не слишком глубоко. Вот резкая оценка Троцкого, который мог видеть его ближе, чем кто-либо еще:
Весь Маркс проявляется в «Манифесте Коммунистической партии», в «Критике политической экономии» и в «Капитале». Даже если бы он никогда не удостоился стать основателем Первого Интернационала, он все равно оставался бы той фигурой, которую мы знаем сегодня. Весь Ленин проявляется в революционном действии. Его научные работы — лишь вступление к действию.
И, возможно, даже не вступление. «Захват власти силой, — писал он в 1917 году, — это отличительная черта восстания. Его политическая задача прояснится после захвата». Как писал историк Бертрам Вульф, это полностью перевернуло учение Маркса с ног на голову: марксистское убеждение, что в конечном итоге именно экономика определяет политику, — «изменяется на точку зрения Ленина, что с достаточной решимостью одна лишь политическая сила может успешно и полностью определять экономику». Неудивительно, что доминирующее кредо Советского Союза приобрело имя марксизма-ленинизма, а не просто марксизма. Любимым лозунгом Маркса был de omnibus dubitandum — «сомневаться во всем». Но никто из тех, кто пытался следовать этому в коммунистической России, долго не выдерживал. Тот марксизм, которого придерживался сам Маркс, был не столько идеологией, сколько критическим процессом, непрерывным диалектическим доказательством; Ленин, а затем и Сталин, превратили его в догму. Так, разумеется, делали и другие социалисты до них. «Общественное демократическое объединение и немецко-американские социалисты — единственные из партий, которые умудрились свести марксистскую теорию развития к жесткой ортодоксальности, — жаловался Энгельс Фридриху Зорге, немецкому эмигранту в Нью-Йорке в мае 1894 года. — Эта теория, как догмат веры, заставила рабочих замолчать раз и навсегда, вместо того чтобы помочь им самостоятельно подняться на их ступень с помощью классового инстинкта. Вот почему обе эти партии остаются всего лишь сектами и, как говорит Гегель, появляются из ничего и превращаются в ничто». Некоторые даже приводят доводы о том, что истинным марксистским успехом в Советском Союзе был его распад: централизованная, замкнутая и бюрократическая административно-командная система оказалась несовместима с новыми силами производства, кристаллизуя тем самым изменения в производственных отношениях. Михаил Горбачев именно в этом и признался в своей книге 1987 года «Перестройка»: