Единственной проблемой оставалось «наконец». Наконец Великая А"Тьюн могла достичь конца вселенной. Наконец звезды могли сойти с орбит. Наконец Валет мог принять ванну, хотя это могло повлечь за собой радикальное переосмысливание природы Времени.

Так или иначе, он продолжать выковыривать раствор, а затем остановился, увидев как снаружи, очень медленно, упало что-то маленькое, розового цвета.

— Кожура арахиса? — сказал он.

Морда Библиотекаря, с выступающими челюстями, появилась в зарешеченном оконном проеме вверх ногами, и расплылась в такой ужасающей улыбке, что не оставалось ни малейшего сомнения, что это он.

— У-ук?

Орангутанг спрыгнул со стены, вцепился в пару прутьев решетки и потянул на себя. Мускулы на его бочкообразной груди вздувались и ходили ходуном, исполняя павану прилагаемым усилиям. Пасть, усеянная желтыми зубами, приоткрылась в молчаливом усердии.

После нескольких приглушенных рыков прутья поддались и сломались. Обезьяна отогнула их в сторону и устремилась в образовавшуюся брешь. Затем длиннейшие руки Закона ухватили подмышки изумленного Бодряка и одним движением вытащили его наружу.

Отряд обозревал дело своих рук.

— Хорошо. — сказал Валет. — А теперь, каковы шансы у человека, стоящего на одной ноге, с носовым платком в рту, стреляющего в уязвимые места дракона?

— М-м-м. — сказал Двоеточие.

— Шансы чертовски длинные. — сказал Морковка. — Хотя убежден, что моток закончится на крыше.

Двоеточие остановил перебранку. — Решайтесь. — сказал он. — У меня затекли ноги.

Бодряк поднялся с булыжной мостовой и посмотрел на Библиотекаря. Он испытывал нечто, что для многих людей является шоком, обычно в гораздо менее приятных обстоятельствах, вроде той потасовки в Штопаном Барабане, когда обезьяна возжелала немного мира и покоя, чтобы вдумчиво насладиться пинтой пива, это ощущение сводилось к одному: Библиотекарь мог выглядеть как набитый резиновый мешок, но набивкой этого мешка были мускулы.

— Это было изумительно. — вот и все, что он нашел сказать. Он посмотрел на перекрученные прутья, и у него помутилось в голове. Он поднял покореженный металлический прут. — Ты случаем не знаешь, где может находиться Обычный? — добавил он.

— И-ик! — Библиотекарь ткнул ему в нос потрепанный клочок пергамента. — И-ик!

Бодряк читал написанные слова.

К всеобщему удовольствию… с последним ударом часов в полдень… высокорожденная непорочная дева… соглашение между правителем и управляемым…

— В моем городе! — зарычал он. — В моем, черт возьми, городе!

Он сгреб Библиотекаря за волосатую грудь и поднял на уровень глаз.

— Который час? — заорал он.

— У-ук!

Длинная, покрытая рыжими волосами рука протянулась вперед. Взгляд Бодряка последовал за указующим перстом. Солнце приобрело вид небесного тела, которое находится в вершине своей орбиты и посматривает на свой длинный, ленивый путь вперед, катясь к покровам сумерек…

— Я, черт возьми, не собираюсь с этим мириться, понятно? — кричал Бодряк, трясся обезьяну взад и вперед.

— У-ук. — терпеливо указал Библиотекарь.

— Что? Ах. Прости. — Бодряк опустил обезьяну, которая предусмотрительно не задавала никаких вопросов, ибо разозленный человек в состоянии поднять трехсотфунтовую обезьяну не заметив, что это человек, у кого полно своих мыслей.