Как-то во время очередной прогулки Ботвелл жестом отослал постоянных компаньонок своей жены, взял ее под руку и сам повел по залитому предзакатным солнцем парку.

– Сюзан похвасталась, что ты стала понемногу есть, – попытался он с ней заговорить. – Это заметно: от еды и свежего воздуха у тебя снова порозовели щеки.

Она ничего не ответила, но по ее губам скользнула еле заметная тень улыбки. В молчании они продолжали прогулку, а потом, вдруг Ботвелл схватил ее за плечи и, глядя с мольбой в глаза, воскликнул:

– Кэт! Ради бога, дорогая! Скажи хоть что-нибудь! У меня нет больше сил!

Он вдруг увидел, как из ее глаз постепенно уходит пустота.

– Я люблю тебя, голубка! Теперь еще больше, чем раньше. Не отстраняйся от меня, Кэт! Не уходи опять!

– Как ты можешь любить меня, Френсис?

Голос ее был тих, так тих, что он не мог бы сказать с полной уверенностью, что действительно слышал, но движения губ видел.

– Почему же я не могу любить тебя, милая?

– Боже, Ботвелл, неужели у тебя совсем нет гордости? – с презрением медленно проговорила Кэт. – Я в грязи с ног до головы, так что до конца дней не отмыться.

– Ты одна считаешь себя нечистой. Да, твое тело жестоко использовали, я не могу этого отрицать, но никто никогда в действительности не обладал тобой, дорогая. Никогда! Твоя душа всегда оставалась только твоей!

– Тебе придется довольствоваться своей пухленькой кабатчицей, Френсис, – добавила она. – Если мужчина когда-нибудь прикоснется ко мне, я умру.

Он отнесся спокойно к сказанному, совершенно не удивившись, что ей известно про Джованну.

– Отлично, любовь моя, я не буду пытаться затащить тебя в постель, но я уверен, наступит ночь, когда ты изменишь свое мнение. Я готов ждать, сколько понадобится, только, прошу, не замолкай! Если на то божья воля, я до конца своих дней готов только слышать твой голос, и все равно буду счастлив.

На какое-то мгновение по ее губам скользнула так хорошо знакомая ему прежняя улыбка, глаза заблестели.

– Лицемер!

С этой послеобеденной прогулки состояние ее стало улучшаться. Ботвелл, не поставив ее в известность, написал ее сыну, графу Гленкирку, чтобы отправил к ним детей, и тот пообещал привезти их ближе к Рождеству. А тем временем Френсис решил применить новую тактику: принялся ухаживать за Катрионой, надеясь вновь обрести ее любовь и доверие. Теперь каждое утро они вместе завтракали в ее спальне, после чего слушали мессу в часовне. Затем он оставлял ее, не всегда появлялся к обеду, но ужинал всегда вместе с ней.

Френсис тщательно продумывал, как пройдет каждый ужин, хотя Кэт этого не знала. С исключительным вкусом он подбирал меню, вина и цветы, ему доставляло удовольствие делать ей маленькие подарки вроде деревянной шкатулки, инкрустированной перламутром, бледно-зеленой ночной рубашки, клетки с весело распевающими зябликами яркой окраски. Эти знаки внимания и любви графиня принимала благосклонно: шкатулку – с улыбкой, ночную рубашку – с порозовевшим лицом, птичек – с легким восклицанием восторга.

Часто он ощущал на себе ее взгляд из-под густых опущенных ресниц. Днем походы к Джованне были сведены к минимуму, а ночные и вовсе прекратились. Он слышал, как безостановочно Катриона ходит по своей спальне. Ботвелл не пытался посягать на нее, он знал, что ее душевные раны еще слишком глубоки, чтобы позволить плотские наслаждения. Но знал он и другое: такие чувственные натуры не могут долго без любви. А потому ждал.