Странным образом несчастье Катрионы отвлекло Сюзан от оплакивания собственной участи. Она и сама вытерпела изрядно, но все же не как хозяйка, и теперь винила себя за случившееся с ней.

«Это я виновата в том, что она так пострадала, – сказала она однажды Ботвеллу, еле сдерживая слезы. – Но я помогу вам, милорд, сделать ее прежней, клянусь!»

Френсис был благодарен девушке и рад ее обществу. Когда они добрались до «Моей виллы», их там уже ждала юная Мэй. Сестры бросились друг другу в объятия. Мэй, благодарная как Сюзан, так и хозяйке, за то, что спрятали ее от насильников, с готовностью включилась в работу и стала активно помогать вернуть Катриону к ее обычной жизни.

Графиня Ботвелл не произнесла ни слова с ужасной ночи, ее прекрасные глаза теперь ничего не выражали. Иногда граф чувствовал на себе ее взгляд, но когда поворачивался к ней, глаза все так же оставались пустыми. Он по-прежнему любил ее, даже сильнее, чем прежде, и, скрывая свое отчаяние, пытался вести себя так, словно все нормально.

Он не делил с ней постель, но спал в соседней комнате, оставляя на ночь дверь между комнатами открытой, на случай если она вдруг позовет его. Хотя ее лицо ничего не выражало, а из уст не вылетело ни слова, она вроде бы его понимала. Они общались между собой взглядами и жестами.

Конелл зорко следил, чтобы возле виллы не появлялись незнакомые мужчины: это могло вызвать у Катрионы приступ паники. К ней мог зайти, кроме мужа и его самого, только юный Ашер Кира.

В Рим они прибыли в разгар лета, а теперь, с наступлением чудесной осени, Катриона начала выбираться в парк, где долго гуляла. Ее всегда сопровождала Сюзан или Мэй, а садовников просили не появляться в это время, объяснив им, что вид незнакомых людей может обострить болезнь, которой страдает хозяйка.

По округе снова пошли сплетни, но и теперь они касались мадонны Стуарти. Пусть садовников и не было в поле зрения Катрионы, никто не мог запретить им разглядывать ее откуда-нибудь из-за кустарника. В таверне Джованны Руссо они потом восхищались ее золотистыми волосами (они так и не обрели прежнего цвета темного меда), превозносили изумрудно-зеленые глаза, вовсю расхваливали великолепную кожу и прекрасное лицо без единой морщинки, поражались стройности фигуры.

Джованна Руссо подливала им в кружки лучшее местное вино, шлепала по шаловливым ручонкам и жадно слушала. Ей всегда была интересна жена любовника, хотя он никогда о ней не говорил, и женщина была уверена, что скорбь, угнетавшая лорда, связана с какой-то трагедией, произошедшей с его женой. Он навещал Джованну только для удовлетворения мужских потребностей, но она была довольна и этим. Он ничего ей не обещал, но оказался лучшим любовником из всех, что у нее когда-либо были – сильным, нежным и заботливым.

Однажды Джованне удалось проскользнуть в парк при вилле: очень уж хотелось увидеть соперницу, – и потом ее раздирали противоречивые мысли.

Если прекрасная леди снова обретет здоровье, Джованна наверняка потеряет любовника. Но она по-своему любила Ботвелла и хотела, чтобы он тоже обрел счастье. Будучи доброй и сострадательной, она стала возжигать в деревенской церкви свечи за Катриону.