– Нет. Ушел.

– А-а. – Папа перекрестился, и я не нашел в себе сил объяснить, как все обстоит на самом деле. – Тогда, наверное, работа лучше всего. Возможно, только на время. У Терино хорошее заведение, ты многому научишься. Или, может, он тебя вовсе от этого дела отвадит, – с надеждой добавил он.

– Я… я подумаю.

– Так что, идем говорить с твоим дядей?

С минуту я кусал губы, потом кивнул.

– Наверное, я буду горшки отскребать, – сказал я.

– Нет, не будешь. Я об этом позабочусь. Ведь он мой младший брат, так? И мой клиент. Если не сделает, как я скажу, я уж постараюсь, чтобы ему вместо мяса одни хрящи доставались.

– Ладно, – кивнул я.

– Вот и хорошо!

Папа подошел и взъерошил мне волосы, осторожно, как будто боялся мозги поцарапать. Потом легонько дернул меня за мочку уха.

– Мне очень жаль твоего друга, – сказал он.

– Наверное… это все воля Божья, да? Мы же не можем с Ним спорить?

– Нет, – тихо ответил он. – Не можем.

За пределами рыночной площади едва светало. Коппо, мой главный помощник, явился чуть раньше вечернего звона. Поскольку я был совсем юнцом, да к тому же племянником хозяина, мне приходилось держаться заносчиво, дабы остальные повара начали уважать меня, и в любом случае для работы кухни в полную силу требуется, чтобы ею управлял кровожадный великан-людоед. Но сегодня утром у меня не было настроения, и я приставил Коппо толочь перец, поскольку знал, что сам он не удосужился бы сделать это. Когда пришли остальные работники, мы уже разложили все необходимое для обеда.

Теперь нам нужно было приготовить блюда, которые мы подавали всегда: суп цанцарелли с миндальными клецками; похлебки из рубца, зеленых бобов, телятины, фенхеля; жаренные на вертеле голуби, цыплята, зайцы, кролики, перепела, дрозды, миноги, угри; макароны по-римски, приготовленные в нежном, сдобренном салом бульоне; рыбный пирог; оладьи с турецким горохом, зеленью и рисом. Будет еще фруктовый пирог и торт с заварным кремом на десерт. Только я раздал всем указания, как в дверях вновь нарисовался дядя Терино. Вид кухни, где на заре кипит работа, вся подготовка закончена, все уже булькает над огнем, должен был бы восхитить его скаредные, всегда жалеющие времени глазенки, но он все это проигнорировал.

– На вечер, – сказал он, – есть особые заказы. Четыре жареных козленка. Два молочных поросенка. Телячья голова…

Я прибавил это все к тому, что уже мысленно готовил. Козлят надо будет отварить, нашпиговать салом, потом нафаршировать… Поросят…

– Для кого это? – спросил я, утирая пот со лба.

Господи, надо было поспать хоть пару часов, если я собираюсь наделать такое количество еды.

– Какое твое дело, для кого это?!

Лицо Терино надулось и покраснело от гнева, глаза, и в лучшие времена не слишком большие, будто и вовсе утонули в черепе. Такой уж между нами сложился ритуал: дядя был дурак, и я уже давно выучился не обращать на него внимания. Однако сегодня утром ощущение было такое, будто он закатил мне пощечину. Я стиснул зубы.

– Эта телячья голова… Ее надо приготовить каким-нибудь особенным образом?

– Особенным образом?