– Мы не можем рисковать. Если поднимут тревогу…

– Руди, – сказал я, – скажи ему, что ты хочешь идти с нами.

– Да. – Он кивнул. – Пожалуйста. Я ненавижу шапку.

– Слишком рискованно.

Я не хотел спорить. Я и так чувствовал себя виноватым за то, что подумал, когда он пошел за Йоном. Но это решение я не мог принять, как и в тот раз с Энди.

Я ровно сказал:

– Придется взять его с собой.

Папа посмотрел на меня. Пожал плечами и слегка улыбнулся.

– Хорошо. Присматривай за ним.

Когда мы выходили из дома, прохожий обменялся приветствиями с Йоном. Я подумал, долго ли еще до того, как поднимут тревогу. Менее получаса – это точно: если Грац не встретит почтовый фургон, его начнут разыскивать.

Мы втиснулись в «судзуки», и папа повел, резко добавляя скорость. Ильза уже была снаружи дома, она боролась с тяжестью большого рюкзака, а Марта вышла с другим. Лицо Ильзы было покрыто пятнами, как будто она плакала.

Марта сказала:

– Ты их освободил.

Она старалась, чтобы это звучало обычно, но голос ее дрожал. Она всегда покровительственно относилась к папе, но он был ее сыном, как я – его. Рукавом платья она обтерла лицо.

– Мы готовы.

Я вспомнил одну из причин, почему нужно было ждать, и спросил:

– А как Швейцдед?

Папа взял у Ильзы рюкзак и надел на себя. Через плечо он сказал:

– Он умер сегодня ночью.

Я взглянул вниз, в долину. Люди по-прежнему умирают: триподы и шапки не изменили этого. А другие продолжают жить. Мне видна была часть дороги, поднимавшейся от Интерлейкена. По ней двигалась желтая точка: приближалась почтовая машина.

Первая часть пути пролегала вверх в горы по неровной тропе, которая постепенно исчезла. Идти было нелегко, местами очень трудно. Марта и Ильза переносили это свободно, но Швейцба скоро начала задыхаться, и мы вынуждены были идти медленно. Скоро гостиницу не стало видно, и единственное, что окружало нас, были крутые горные склоны и зловещее серое небо за ними. Ветер северо-восточный, холодный и резкий. Йон сказал, что, вероятно, ночью выпадет снег.

На участке ровной земли мы остановились. Теперь снова стала видна наша гостиница, и Йон указал вниз. Кроме «судзуки», у дома стояли три машины. Папа посмотрел в бинокль, который принадлежал Швейцдеду.

Когда он дал мне бинокль, я почувствовал, какой он тяжелый. Держать его нелегко, но он давал прекрасное увеличение. Я узнал Граца. С ним было семь или восемь мужчин.

Из трубы гостиницы понимался дым, как круглый год – даже летом большой камин, который топили поленьями, использовался для приготовления пищи. Но дым был гуще обычного и выходил не только из трубы, но и из окна спальни.

Огонь недолго разгорался в деревянном здании, и через несколько секунд оно все запылало. Я слышал, как застонала Швейцба, когда сквозь черноту дыма пробилось пламя.

Обнимая мать, Ильза спросила папу:

– Но почему? Уничтожить такой дом только за то… что мы отказались надевать шапки?

– Не знаю, – ответил папа. – Чтобы не дать нам вернуться, может быть. Устрашить других, кто будет сопротивляться триподам. В одном мы можем быть уверены: ни жалости, ни милосердия больше не существует. Они верят во все, что им говорят триподы, а мы для триподов – помеха. Как крысы.