Лекок замолчал: Май встал. Молодой полицейский находился шагах в десяти от Мая и отчетливо его видел. Несчастный был мертвенно-бледным. Весь его облик свидетельствовал о подавленности. В глазах читалась нерешительность. Возможно, он спрашивал себя, не разумнее ли добровольно сдаться тюремщикам, поскольку средств, на которые он рассчитывал, совершая побег, не было.
Но вскоре Май стряхнул с себя оцепенение, временно охватившее его. Его глаза заблестели. Сделав жест, в котором чувствовались угрозы и вызов, он спустился по лестнице «Одеона», пересек площадь и пошел по улице Ансьен-Комеди. Теперь он шагал уверенно, как человек, у которого есть цель.
– И кто знает, куда это он направился?.. – шептал папаша Абсент, стараясь идти в ногу с Лекоком.
– Я!.. – ответил молодой полицейский. – И доказательством служит тот факт, что я сейчас вас покину и побегу, чтобы сыграть с ним злую шутку. Конечно, я могу ошибаться. Но поскольку надо все предусмотреть, вы будете рисовать для меня стрелы. Если наш человек не появится в гостинице «Мариенбург», как я предполагаю, я вернусь сюда, а потом пойду по вашим знакам.
Мимо медленно ехал пустой фиакр. Лекок сел в него и велел кучеру отвезти его на Северный вокзал самой короткой дорогой и быстро.
Лекоку едва хватило времени, чтобы подготовить свою мизансцену. По пути он заплатил кучеру и нашел в бумажнике, среди документов, которые дал ему господин Семюлле, необходимую ему бумагу.
Фиакр еще не остановился перед железнодорожным вокзалом, как Лекок уже спрыгнул на землю и пулей помчался в гостиницу.
Как и в первый раз, белокурая госпожа Мильнер сидела на стуле перед клеткой скворца и упорно твердила по-немецки фразу, на которую птица отвечала с таким же упорством: «Камиль!.. Где Камиль?»
Увидев, что в ее гостиницу вошел шалопай, хорошенькая вдова не соизволила даже пошевелиться.
– Что вам угодно? – нелюбезно спросила она.
Лекок приветствовал ее как мог, стараясь своим поведением улучшить невыгодное впечатление, которое производил его нелепый наряд.
– Я, сударыня, родной племянник привратника Дворца правосудия. Отправившись навестить своего дядюшку сегодня после полудня – ведь я безработный, – я нашел его скрюченным от ревматизма. И он попросил меня отнести вам эту бумагу… Это повестка для вас… Вам предписано немедленно явиться к следователю.
Подобный ответ заставил госпожу Мильнер встать со стула. Она взяла в руки документ и прочла его… Все было так, как сообщил ей этот странный порученец.
– Хорошо, – ответила госпожа Мильнер. – Я только накину шаль и пойду…
Лекок, пятясь, направился к выходу. Придав своим губам форму сердечка, он твердил слова приветствия… Но не успел он переступить через порог, как его лицо приняло выражение, свидетельствовавшее о глубоком удовлетворении.
Лекок отплатил белокурой вдове той же монетой. Она его одурачила – он ее разыграл. Удар был нанесен. Молодой полицейский перешел через дорогу и, заметив на углу улицы Сен-Кантен строящийся дом, спрятался там и стал ждать.
«Я только накину шаль и пойду!» – так сказала госпожа Мильнер молодому полицейскому.