– Что? – вздрогнул Борька.

– Да, конечно, – прошептала ему я по-английски.

– Да, конечно, – послушно повторил он вслух.

– Очень хорошо, – произнесла Мамонтова. – Тогда построим наше занятие по следующей схеме: сейчас Горохов сделает краткий обзор событий, описываемых в седьмой главе, после чего подробно остановится на той сцене, где Дориан впервые обратил внимание на изменения в портрете. И в завершение мы все вместе подумаем, какую роль играет портрет в романе и какую идеологическую задачу возлагает на него автор. Даю вам три минуты для того, чтобы сосредоточиться. А сейчас я отмечу отсутствующих. Кто староста группы?

– Сашка, чего это она опять сказала «Горохов»? Что ей от меня надо опять? – испуганно зашептал Борька, пока староста Дорофеева диктовала фамилии заболевших.

– Хана тебе, Горохов, – мрачно ответила я. – Сейчас ты будешь пересказывать содержание седьмой главы.

– Почему я?

– Потому что у тебя слишком длинный язык и не умещается во рту, вот почему! Из-за тебя и я влипла! Дурак набитый! Ты хоть помнишь, как сказать «Я не готов»?

– Это не понадобится.

– Почему?

Борька загадочно улыбнулся, потом крепко зажмурился и опустил голову. Я с удивлением посмотрела на него. Но не успела я спросить, что он такое задумал, как мой сосед молча рухнул в проход между партами. Девчонки, ахнув, вскочили. Замершая на полуслове Мамонтова, вытянув шею, выглядывала из-за кафедры. Я сдвинулась на край парты и с интересом стала ждать продолжения спектакля. Минуты две-три, пока все наши девчонки суетились вокруг этого лицедея и щупали пульс, он не подавал никаких признаков жизни. С кафедры спустилась слегка озадаченная преподавательница и остановилась поодаль, взирая на неподвижного студента поверх голов. Глядя на нее, можно было с уверенностью сказать, что за все двадцать лет работы на кафедре никто никогда таких номеров не откалывал, и теперь она просто не знала, как реагировать. Во-первых, нарушена дисциплина, во-вторых, прерван учебный процесс, в-третьих, это удар по авторитету, потому что преподаватель утратил контроль над ситуацией. На физиономии Елизаветы Ильиничны отразилась растерянность. Но Борька не стал перегибать палку и «очнулся» довольно скоро. Он сел на полу, встряхнул головой и сиплым голосом произнес:

– В чем дело?

Я глянула на него и поразилась – в его лице не было ни кровинки, под глазами резко обозначились серые круги, а губы обесцветились. Он так ужасно выглядел, что я даже засомневалась – а вдруг это не шутка, вдруг ему на самом деле плохо? Человек потерял сознание, а я сижу и восхищаюсь его выдающимися актерскими способностями!

Нет, так сыграть невозможно, он совсем не притворяется. Как можно притвориться, что у тебя бледное лицо?

Борис с глухим стоном прислонился головой к ножке парты и пробормотал:

– Извините… Я не хотел… Это бывает… Иногда…

– Ничего, – сказала Мамонтова, облегченно вздохнув. Но нужно отдать должное ее профессионализму, на русский язык она так и не перешла, несмотря на потрясение. – Думаю, вам лучше выйти на свежий воздух. Как почувствуете себя лучше, дойдите до медсестры, пусть она померяет вам давление. Идите.