Кривая улыбка скользнула по лицу Герцогини, улыбка, которая говорила: «Легко говорить, когда рисковать будешь не ты».

Однако она тоже рисковала. Как и все здесь, все души под ее началом. Те, в Яме и Следующем Месте, считали их нейтральными миротворцами, душами, у которых ничего нет и которым поэтому нечего терять. Те, из Ямы и Следующего Места, не понимали – за исключением правителей этих двух владений, – что если посредине ничего нет, верх и низ рухнут друг в друга, заканчивая все. Они были балластом, держащим две противоположности на месте. Работа без очарования и награды, но оттого не менее важная.

Герцогиня закрыла глаза.

«Как мертвый может устать? – спросила ее однажды Дейзи-Мэй. – Если не надо дышать, так и выносливость, блин, не нужна».

«Именно тогда, девочка, она нужна сильнее всего, – ответила Герцогиня. – Если ты этого еще не знаешь, то узнаешь – со временем».

Теперь Дейзи-Мэй это знала, не вопрос. В ловушке Ксилофонного Человека, со свежими напоминаниями о забытых кошмарах, жрущими последние крохи ее рассудка…

Жестокая правда вынудила Герцогиню вернуться к экранам. Ее взгляд перебегал с одного на другой, особенно между двумя, разделенными тысячами почвенных миль, но связанными невидимыми усиками, которые подкармливали друг друга, пусть даже участвующие стороны пока об этом не знали.

На одном экране Джо Лазарус брел по покрытому снегом линкольнширскому пляжу. На другом сидела на скамейке в парке пожилая женщина, купаясь в зимнем солнце, которое иногда пробуждается в Нью-Йорке. Судя по виду, ее занимала только «Пост» в руках; ее мало интересовал окружающий мир, если о нем не написали в газете. Однако видимость обманчивей всего именно в послежизни, особенно если ты член Агентства по извлечению душ.

«Да блин, “Отряда мертвых”, – поправил голос Дейзи-Мэй. – На всю жизнь».

Герцогиня улыбнулась. «Ладно, девочка, “Отряд мертвых”. Давай посмотрим, что я могу сделать насчет жизни».

Экспедиция на Почву. Давно такого не случалось.

Герцогиня не любила отправляться на ту сторону, поскольку чем старше становилась, тем сильнее путешествие вытягивало из нее немногие оставшиеся послежизненные силы. Свет, звуки, цвета – все это действует на нервы, когда ты привык к обертке чистилища. В обычных обстоятельствах Герцогиня отправила бы в поездку кого-то из подчиненных, но когда ты пытаешься побить слово Бога лазейкой в законе, лучше самому появиться в суде на слушаниях по делу.

Герцогиня настороженно выбирала путь сквозь массу лишенных, не поднимая головы и стараясь слиться с толпой. Там, где несколько часов назад у секций стены собирались десятки (уже достаточно тревожно), теперь, друг рядом с другом, трудились сотни.

И было дело не только в этом. Еще выражения их лиц. Они лучше сознают, что их окружает, осознают присутствие друг друга.

Осознают ее присутствие.

Когда Герцогиня проходила мимо, они ее замечали; обычно стеклянные взгляды следовали за ней, в них мелькал разум. И она до сих пор не видела Ханну, что тревожило ее еще сильнее.

Как сестра это делает? Они – лишенные, души-неудачники, из которых выбита сама суть. Всех красивых рассуждений Ханны о том, чтобы поднять их, недостаточно. Она общалась с ними, меняла их, заставляла осознать себя…