– Ничего ты не знаешь, Джон Сноу. Крадут только дочерей, а не жен. И это вы воры, а не мы. Вы захапали себе весь мир и поставили Стену, чтобы отгородиться от вольного народа.

– Да ну? – Иногда Джон забывал, до чего она дикая, но Игритт ему быстро напоминала. – Как же это так получилось?

– Боги создали землю для всех людей, но потом пришли короли с коронами и стальными мечами и потребовали ее себе. «Мои деревья, – говорили они, – не ешьте с них яблок. Мой ручей – не ловите в нем рыбу. Моя земля, мой замок, моя дочь, уберите руки, не то я отрублю их, но если вы поклонитесь мне, я, может, и дам вам понюхать». Вы обзываете нас ворами, но вор хотя бы должен быть храбрым, умным и ловким, а поклонщик только и умеет, что кланяться.

– Харма и Мешок Костей приходят не за рыбой и яблоками. Они берут мечи и топоры, пряности, шелк и меха. Они хватают каждую монету и каждое колечко, какие им попадутся, бочки с вином летом и бочки с солониной зимой, а женщин забирают во всякое время и тащат все это за Стену.

– Ну и что? Пусть бы меня лучше украл сильный мужчина, чем отец отдал бы какому-нибудь слабаку.

– Хорошо тебе говорить. А если бы тот, кто тебя украл, был тебе противен?

– Если он сумел меня украсть, значит, он проворный, хитрый и храбрый, и сыновья от него родятся такие же. Почему он должен быть мне противен?

– Может, он никогда не моется, и от него разит, как от медведя.

– Тогда я спихнула бы его в ручей или водой бы окатила. Да от мужчин и не должно пахнуть цветами.

– Что в них плохого, в цветах?

– Ничего – для пчелки. Мне подавай вот это. – Рука Игритт метнулась к его ширинке, но Джон перехватил ее.

– А если бы мужчина, укравший тебя, оказался пьяницей? Если бы он был жестоким? – Джон стиснул пальцы, чтобы до Игритт лучше дошло. – Что если бы он был сильнее тебя, и ему нравилось бы избивать тебя в кровь?

– Я бы перерезала ему глотку, пока он спал. Ничего ты не знаешь, Джон Сноу. – И она вывернулась от него, как угорь.

«Я знаю одно: ты дикая душой и телом». Об этом легко забыть, когда они смеются или целуются, но потом кто-нибудь непременно говорит или делает то, что напоминает им о стене между их мирами.

– Либо женщина, либо нож – и то и другое мужчина иметь не может. Наши матери сызмальства учат этому дочек. – Игритт с вызовом тряхнула своей рыжей гривой. – И землей человек владеть не может, как не может владеть морем или небом. Твои поклонщики думают иначе, но Манс покажет вам, что вы ошибаетесь.

Красиво сказано, да только пустые это слова. Джон оглянулся, чтобы убедиться, что магнар их не слышит. Эррок, Чирей и Пеньковый Дан шли в нескольких ярдах за ними, но не обращали на них внимания. Чирей, как обычно, жаловался на свою задницу.

– Игритт, – сказал Джон вполголоса, – Манс не сможет выиграть эту войну.

– Сможет! – возразила она. – Ничего ты не знаешь, Джон Сноу. Ты еще не видел, как сражается вольный народ!

Одичалые дерутся как герои или как демоны, в зависимости от того, кто говорит, но кончается это всегда одним и тем же. «Они дерутся с бесшабашной отвагой, и каждый сам себе голова».