— Если по закону, — перебил Алексей Ивана. — А если по совести?

— Дело в том, Алеша, — сказал Иван устало, — мы даже в отпуске прежде всего слуги закона, и совесть здесь ни при чем. Если всегда по совести поступать, порядка в государстве не будет.

— А по справедливости? — упорствовал Алексей. — Закон должен быть синонимом справедливости.

— Ты мне всякой чепухой мозги не забивай! — рассердился Иван. — Если по справедливости, то я должен сейчас сидеть на берегу реки, плевать в небо и ждать, когда таймень клюнет. Я что, не заслужил этот отпуск? И ты его заслужил, а вместо того, чтобы новых сил набираться, сидишь сейчас с разодранным боком и радуешься, что жив остался. Если так рассуждать, то мы и Корнуэлла должны отпустить. Он ведь тоже пострадал, и индусы его косоротые полегли здесь не за понюшку табаку. И ратники…

— Ратники за святое дело полегли, — неожиданно вмешался в разговор Сашка. — Им дорога в рай уготована.

Иван уставился на него.

— Ну вот, еще один батюшка объявился проповедь мне читать! А ну-ка, марш отсюда! — прикрикнул он на близнецов. — Нам с Алексеем Дмитричем серьезные вопросы обсудить надо.

На этот раз близнецы послушались его беспрекословно.

Но не успел Иван рта раскрыть, как они сорвались с места с громкими воплями:

— Едут! Едут!

Несколько всадников, спускавшиеся по склону вниз к скиту, были едва видны в темноте, но близнецы заметили их первыми и первыми же бросились навстречу.

Это и вправду были Евпраксия и Константин в компании трех дюжих полтавчан. Всадники вымокли насквозь, но лица их были довольны, а у Евпраксии и Константина — откровенно счастливы. Они спешились у крыльца.

— Как? Догнали Ахмата? — спросил нетерпеливо Алексей, хотя уже заметил притороченный к седлу Константина небольшой брезентовый тючок.

— Догнали, — ответил, улыбаясь, тот и, отвязав тючок, положил его на крыльцо. Под ним тотчас скопилась лужица воды.

— Промок? — справился озабоченно Иван.

— Не думаю, — ответил Константин. Он стянул брезент, и взорам собравшихся предстали четыре увесистых фолианта. Каждый был завернут сначала в парусину, а затем — в оленью кожу. — Нет, не промокли, — сообщил он радостно и с торжеством посмотрел на Алексея и Ивана. — Все в целости и сохранности. И Соборное уложение, и Виленская псалтырь, и Сборник рукописных текстов, и, самое главное, «Житие» не пострадали. — И он с нежностью, словно любимую женщину, погладил толстую рукописную книгу, чья деревянная, обтянутая кожей обложка была щедро украшена растительным орнаментом и бронзовыми застежками. — Что ж, вернем их теперь истинным хозяевам или как?

Алексей наблюдал за Иваном. Насупившись, Вавилов смотрел на древние книги, и все его мысли ясно читались на изрядно озабоченном лице. Чувство служебного долга очень сильно сопротивлялось тому состоянию души, которое принято называть муками совести. И кажется, последнее оказалось сильнее. Иван перевел дыхание, смерил мрачным взглядом всех поочередно, махнул рукой и отвернулся.

— А, ваша взяла! Ведь они в конце концов могли сгинуть в тайге или утонуть в реке.