— ..думали, вовсе стрелять не будет, а она как рванет!

— ..и снаряды тоже — ба-а-бах!

Алексей посмотрел на Ивана, тот развел руками.

— Так оно и было, эти пострелята — самое настоящая военная команда. Пока я чухался, они всю эту операцию и провернули. Боюсь, только отцовского кнута им не миновать!

— Дядька Иван, — насупился Сашка, — ты ж обещал бате ничего не сказывать. И про взрыв, и про Глашу. Она же тебя из острога вытащила!

— Ничего не пойму, — Алексей потер лоб, — выходит, ратники все же схватили тебя? Но Евпраксия сказала, что ты сам прыгнул в пропасть.

— Да не прыгал я, — с досадой произнес Иван и показал близнецам кулак, отчего они вдруг захихикали и отодвинулись от него на безопасное расстояние.

— Давай, давай, рассказывай! — Алексей толкнул товарища в бок. — Лучше сам во всем признайся, чем эти бесенята за тебя доложат.

Иван хмыкнул, что-то нечленораздельно пробормотал и, бросив весьма красноречивый взгляд в сторону веселящихся от души близнецов, начал рассказывать.

Алексей слушал его с крайним изумлением.

Воровато оглядываясь по сторонам и приглушая голос, Иван быстро поведал ему эпопею своего спасения, где главной героиней оказалась полудикая девица Глаша, дочь пропавшей из села блудни Варьки и дикаря Кзыл-оола. Алексей, забыв о ранах, слушал своего товарища, бросая косые взгляды на близнецов. По их реакции на рассказ он проверял правдивость своего приятеля. Похоже, его никто не разыгрывал.

Близнецы, забыв об угрозах и подвинувшись почти вплотную к Вавилову, слушали его с открытыми ртами. И, судя по всему, они и впрямь знали о всех этих событиях не понаслышке, потому что постоянно перебивали Ивана, уточняя те или иные детали, добавляя подробности…

— Ну вы, братцы, даете! — произнес Алексей ошеломленно, когда Иван закончил свою историю. — Кому сказать, не поверят…

— Я тебя о том и прошу, Алеша, — Иван прижал руку к груди и умоляюще посмотрел на товарища, — ни слова Маше и Тартищеву. И вообще, я тебе рассказал, ты тут же забыл.

Идет?

«Идет!» — хотел согласиться Алексей, но Сашка опередил его.

— А Глаша в дядьку Ивана втюрилась. Всего его венками обвесила, сорочку его с себя не снимает и все по голове гладит…

— Сашка, — произнес угрожающе Иван и сделал вид, что расстегивает ремень.

Казачок сиганул с места, как кузнечик, и, радостно улыбаясь, предложил с заметным ехидством в голосе:

— А то оставайся, дядька Иван, у нас. Женишься на Глаше. Батя вам избу в станице поставит.

Иван побагровел, а Шурка жалобно выкрикнула:

— Батогов на тебя нет, байстрюк. Ты бы Лексея Дмитрича пожалел! Смотри, он синий совсем.

Но посинел Алексей скорее от того, что едва сдерживал себя, чтобы не рассмеяться. Просто он вдруг очень ярко представил Ивана с венком на голове, а рядом с ним рыжую Глашу этак на пару голов выше его приятеля, с физиономией не меньше тазика для варенья (он хорошо помнил рассказ Ивана на сеновале) и в подвенечном платье. Но после слов Шурки не выдержал и расхохотался. Иван с недоумением посмотрел на него. Обида исказила его лицо. Он быстро глянул на близнецов, потом на Алексея и вдруг тоже принялся хохотать, вытирая слезящиеся от смеха глаза.