А в доме в это время Дигаев хватился своей планшетки, с которой обычно не расставался, даже идя по нужде.

— В баньке, видно, забыл, — посетовал он, — придется идти на мороз, бр-р!

— Да куда торопиться, есаул, никуда оно не денется, мужики попарятся и прихватят.

— Нет, не люблю я, когда вещи по всем углам разбросаны.

— Ладно, есаул, запишите мне очко, выручая вас, схожу в баньку, принесу вашу планшетку. — И ротмистр Бреус, накинув на себя полушубок, вышел во двор, перебежал его наискось, прошел краем огорода и, тихонько приоткрыв наружную дверь, вошел в сенцы. Дверь в предбанник была приоткрыта, а в самой бане хлопнула дверь, послышались голоса — купавшиеся, видно, в это самое время выходили из парилки и рассаживались на лавке. Ротмистр Бреус помедлил, все еще держась рукой за деревянную ручку наружной двери, прислушался.

— Так вот, Савелий, — услышал он голос сотника Земскова, — продолжу-ка я мысль, что оборвал. Ты вот давеча сказал, что японцы могут и не знать о том, куда мы поехали. Позволь тебе не поверить. Об этом ведь весь Хайлар знал за несколько дней до нашего отъезда. Ко мне раза два офицеры подходили, интересовались, правда ли, что я с Сиплым и Дигаевым в Якутск за спрятанным сокровищем еду. А один мой приятель, не буду уж его имени называть, не хочу подводить человека, так тот прямо сообщил, что через Главное бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжоу-Го поход наш субсидирует японская контрразведка.

— Значит, ваше благородие, мы капиталы раздобудем, а их япошки к рукам приберут? Дык они же не сегодня завтра на Расею броситься могут, а мы им кучу денег. Не помню, я говорил, что мой сынок Ванюшка по возрасту тоже воевать должен? Вот эта мысль доняла меня так, что места себе не нахожу. Когда меня мобилизовали, жена им брюхатая была, а сейчас небось казак справнее меня. Глазком бы повидать его. А может быть, ему помочь чем нужно. Перед нашим походом кто-то мне в Хайларе сказывал, будто красные поперли германцев с Кубани. Как думаете, небось разорили гансы станицу, сто чертов их матерям?

— Да уж ясно, Савелий, на трофеи, наверное, даже навоз вывезли. В газетах о них разное пишут.

— То верно, они и из навозного сугрева отопление сделают. Так что, Николай Анатольевич, делать будем?

Неспроста ведь вы со мной этот разговор затеяли, я правильно понимаю?

— Нет, Савелий, ничего я тебе предложить не могу, да и не хочу. Мужик ты уже давно взрослый, самостоятельный, меня выслушаешь, а сам по-своему поступишь. Так?

— Дык оно, пожалуй, так. Но вы сегодня мне высказали то, о чем и сам не один день думал, гадал. Столько всего накопилось, что трудно мне, ваше благородие, во всем этом разобраться. Так поступить, как хочу, не удастся, не дадут; но и так, как до сих пор жил, туды-сюды шататься, тоже не могу. Куда деваться, ума не приложу. У нас в сотне в последние дни гражданской присказка такая ходила: «В воде черти, в земле черви; в Харбине разные, на Кубани — красные; в лесу сучки, в городе крючки; лезь мерину в брюхо, там оконце вставишь, да и зимовать себе станешь». Вот сейчас впору так и сделать.