Погоня и охота приводят сердце человека в бешенство.

Трудно добываемое богатство вредит человеческим поступкам.

Вот почему совершенномудрый человек занят животом (внутренним),

      а не занят глазами (внешним).

Вот почему отбрасывает одно, избирает другое.

Любовь и бесчестье подобны страху.

Почтение и величие приносят страдание, подобно телу.

Что значит «любовь и бесчестье подобны страху»?

Любовь идет от низов, ее обретают со страхом,

       ее и теряют со страхом.

Вот что значит «любовь и бесчестье подобны страху».

Что значит «почтение и величие приносят страдание, подобно телу»?

Я потому испытываю большие страдания, что имею тело.

Если бы у меня не было тела, разве я испытывал бы

        какие-либо страдания?

Вот почему, тому, кто ценит тело так же, как Поднебесную,

     пожалуй, можно доверить Поднебесную.

Кто любит тело так же, как Поднебесную,

   на того, пожалуй, можно возложить Поднебесную.

Смотрю на него — не вижу, именем называю «невидимый».

Слушаю его — не слышу, именем называю «беззвучный».

Ловлю его — не обретаю, именем называю «сокрытый».

Эти три нельзя разграничить, потому как смешаны

       и образуют одно-единое.

Его верх не светлый, его низ не темный, непрерывно вьется,

      [его] невозможно наименовать.

[Оно] нашло пристанище в невещественном.

Это и есть изображение без изображения, образ без плоти.

Это и есть туманная смесь.

Иду навстречу ему — не вижу его лица (головы).

Следую за ним — не вижу его спины (хвоста).

Только неуклонно следуя древнему Дао, чтобы править

   ныне существующим, можно познать древнее начало.

Это и есть уток (путеводная нить) Дао.

В древности те, кто, воплощая доброту (шань),

       стали учеными мужами (ши),

    проникли в сокровенно-тайное первоначало.

[Они] сокрылись в такой глубине, что [их] невозможно постичь.

А так как невозможно постичь, насколько способен,

      даю их описание в образах:

Предусмотрительно-чутки [они], будто зимой переходят реку

        [по тонкому льду][6].

Осторожно-расчетливы, будто страшатся соседей

       со всех четырех сторон.

Благоговейно-почтенны они, подобно всеобъемлющему[7].

Светло-блестящи, словно подтаявший лед.

Сердечно-естественны, как духовная простота (пу)[8].

Открыто-широки, подобно долине.

Как первозданный хаос, они подобны мутному.

Любой из них может, будучи мутным,

    успокоить себя и постепенно очиститься.

Любой из них может, будучи спокойным, привести себя

    в вечное движение и постепенно родиться.

Однако тот, кто хранит это Дао, не страждет наполнения.

А так как не наполняется, то может сокрыться

       и заново не рождаться[9].

Достиг предела пустоты, сохраняю покой и (душевную) чистоту.

Вещи попарно творятся, а я созерцаю их возвращение[10].

Вещей многое множество, но каждая возвращается к их общему корню.

Возвращение к корню называю покоем,

     покой называю судьбой возвращения;

    судьбу возвращения называю постоянством.

Знание постоянства называю просветленностью.

Незнание постоянства называю безрассудством, творящим зло.

Знающий постоянство всеобъемлющ.

Всеобъемлющий и есть гун-правитель.

Гун-правитель и есть Ван-царь.