— Нашего парня он захватил на тридцати метрах от здания. Видите, лежит как отметка? Мы ему усыпляющим всадили.

Повернувшись в направлении, куда указывал офицер, я заметила светло-синее пятно рядом со скамейками. Совсем недалеко от главного входа.

— Радиус поражения у кузнечика стандартный, не приближайтесь ближе, стрелять только по ногам, никаких выстрелов на поражение.

— А если он заставит моих людей убивать друг друга? — хмуро спросил Диего.

— Ты с нами недавно, поэтому еще не в курсе. Неофициальное правило — попрыгун может быть ранен, остаться хоть без рук и ног, но выжить должен обязательно. Иначе полетят наши головы. Фейри милостивы, но в этом вопросе их лучше не злить.

В окнах третьего этажа кто-то закопошился, со звоном распахнулись ставни и одновременно три или четыре фигуры поднялись на подоконники. Ветер играл с подолом веселенького желтого платья в синий горох. Я помнила его у преподавателя детской психологии.

А самой заметной была сгорбленная фигура высокого мужчины, не помещающегося в проеме окна. Седые волосы трепыхались на ветру. Не может быть… Наш декан был третьего уровня, уже не эмпат, а базовый телепат, читающий поверхностные мысли. Я боялась к нему подходить близко, но необычайно уважала за мягкость и уникальную дипломатичность. Если захватили его разум, моего сопротивления даже не заметят.

— Мы были неправы! — визгливо закричала женщина в желтом. Ее лицо было исписано краской и дергалось.

— Что на ней нарисовано? — напряженно спросил щекастый офицер у Диего.

— Пятерки, — ответил оборотень, видевший то, что не различали мы, люди. — У нее все лицо и руки в вырезанных пятерках.

— Мы были неправы! — подхватили на разные голоса стоящие на подоконниках преподаватели.

Крики стучали в мой мозг, отражаясь зубной дробью. Я чувствовала, как корежатся их разумы в попытках сопротивляться и бессильно опадают под чьим-то безжалостным давлением.

— А где студенты? — голос Буча.

— Это же университет. Кузнечика почувствовали почти сразу и успели всех эвакуировать. Не вывели только деканат, преступник был там и запер дверь на административный этаж. Какой-то Эйдукофф, из нищебродов на гособеспечении, слетел с катушек, когда узнал о заваленной сессии. Сейчас один из ваших Отрядов пытается подняться по задней стене с тыла, чтобы отстрелить уроду ноги. А мы организуем активность перед зданием, чтобы его отвлечь.

Дэя Эйдукоффа я прекрасно помнила, пренеприятный тип, едва дотягивающий на бесплатном обучении и втихую продающий запретные зелья первокурсникам других факультетов. Один из тех, кто считал богатеньких студентов виновными во всех своих несчастьях. Он подходил ко мне пару раз и предлагал заработать, плюясь слюной и полыхая ненавистью ко всем нелюдям, богачам и просто более успешным, чем он. Когда я отказалась, меня облили презрением и назвали «подстилкой и подлизой».

— Не-е-ет! — вдруг закричала дама из крайнего окна. Смутно знакомая по лабораторным практикам, скорее всего вела их в других группах. — Я была не права! Не-ет! Не надо!

Ее руки хватались за раму, а ноги, дергаясь словно в жутком танце, то подходили к самому краю, то игриво отступали.