— Тебе, кажется, немного лучше, милый Клеман? — спросила она его.

— Ни лучше, ни хуже.

— Не хочется ли тебе чего-нибудь?

— Мне хочется пить.

Гектор, поднявший было взгляд при первых словах, снова погрузился в чтение.

Встав около камина, Берта начала тщательно готовить питье, прописанное в последний раз доктором Роше и требующее некоторой осторожности при отсчитывании капель. Когда питье было готово, она вытащила из кармана синий пузырек и обмакнула в него, как и делала это раньше, булавку для волос. Но Берта не имела времени воткнуть ее обратно. Кто-то слегка коснулся ее плеча.

Дрожь пробежала по всему ее телу. Она быстро обернулась и издала громкий крик, крик ужаса и страха.

Перед ней стоял ее муж. Да, он подошел к камину в ту самую минуту, когда она отмеряла яд.

Вместе с криком Берты раздался другой крик, хриплый и глухой. Треморель увидел, что произошло, все понял и был уничтожен.

«Все открылось!» — эти два слова, точно молния, пронеслись в их умах. Повсюду, куда бы они ни взглянули, эти слова написаны были огненными буквами, которые ослепляли их своим блеском. Одну минуту длилось настолько глубокое молчание, что слышно было, как билась кровь у Гектора в висках.

Соврези вернулся к себе на кровать. Он смеялся раскатистым, неприятным смехом, точно скелет, у которого дробно стучат зубы.

Но Берта была не из тех людей, которых может сломить какой-либо удар, как бы ужасен он ни был. Она дрожала, как лист, колени ее подгибались, но ум уже изобретал возможные увертки. Кто может сказать, увидел ли Соврези что-нибудь на самом деле? Кто это знает? И если он видел синий флакон, то разве трудно объяснить его появление? Это мог быть, это должен быть просто случай, что муж коснулся плеча жены в самый момент совершения преступления.

И она осмелилась, она имела достаточно сил осмелиться подойти к кровати и со страшно принужденной, но все же улыбкой сказать:

— Как ты меня испугал!

Он смотрел на нее с минуту, которая показалась ей целой вечностью.

— Я понимаю это! — просто ответил он.

Какой непонятный ответ! Берта и раньше догадывалась по глазам мужа, что он все знает. Но как? Откуда? И она осмелилась продолжать:

— Тебе дурно?

— Нет.

— Тогда зачем же ты вставал?

— Зачем?..

Он потянулся к ним и с силой, которую никто не мог даже подозревать минуту назад, продолжил:

— Я вставал для того, чтобы сказать вам, что довольно уже этих мучений, что я дошел до крайних пределов человеческой выносливости, что я уже не в состоянии ни одного дня больше выдерживать это неслыханное злодейство, чувствовать, что меня медленно убивают, капля за каплей, руками моей же жены и моего лучшего друга!

Он остановился. Гектор и Берта дрожали.

— Я хотел вам сказать еще вот что, — продолжал он. — Довольно с вас этих жестоких предосторожностей, довольно этих поступков. Я страдаю. Неужели вы не видите, как я тяжко страдаю! Поспешите же, сократите мою агонию. Убейте меня, но убейте сразу, проклятые отравители!

При слове «отравители» Гектор почувствовал, что сходит с ума, и, как сноп, повалился в кресло. Берта же, более крепкая, чем он, попробовала оправдаться.