Ей было больно смотреть на мастерскую Барни, исполосованную красным. Все его работы были расставлены вдоль задней стены. Желтая бирка указывала на место, откуда была изъята часть его ветоши, а другая лежала там, где еще недавно стояла ванна с глиной. Она и не догадывалась, что буквально на днях он работал здесь, внизу.

– Чтобы не потерять навык, и только. – Он пожал плечами. – Ничего особенного.

Но точно такая же бирка висела и на покрывале, скрывавшем Венеру.

– Как вы сами понимаете, мы не в состоянии дать художественную оценку тому, над чем вы работаете, – проговорил Уэйкрофт, впервые озаботившись. – Вам придется назначить приемлемую цену в переводе на затраченные материалы и труды. То есть с точки зрения произведений искусства мы, очевидно, не можем…

– Не берите в голову, – сказал Барни. – Ничего возмещать мне не нужно. Оставим это.

Но Уэйкрофт уже сдергивал покрывало – Барни замешкался и не успел его остановить.

– О, извините. Я не знал… – Он отступил назад, смутился при виде обнаженной натуры в натуральную величину, незавершенной, но узнаваемой, и покраснел, словно застал натурщицу нагой в спальне. – Прошу прощения.

– Ничего страшного, – заверила его Карен. – Когда он закончит, на нее будут смотреть люди во всем мире. Как на обнаженную статую перед зданием Газовой компании в Детройте. – Повернувшись к Барни, она поджала губы. – А я думала, за последний месяц ты к ней не прикасался.

Она заметила, что он совсем не рад.

– Да так, поработал немного. Хотел кое-какие мыслишки опробовать.

На глине виднелись отметины: на руке, которую скребли, чтобы удалить радиоактивную пыль, остался округлый след; губы как будто смялись; правое бедро, между ног, местами соскоблили – словно лопаткой для мороженого прошлись. Увидев, что сделали с ее подобием, она содрогнулась.

Потом она вдруг заметила, даже сквозь увечья, что в лице ее подобия кое-что изменилось, с тех пор как она видела его последний раз. Глаза стали другие, и шея изгибалась под новым углом – все это, как ни чудно, придавало ей мужественности. И, однако же, это была она – хотя и несколько изменившаяся, но, в общем, до боли знакомая.

Барни быстро накрыл изваяние покрывалом и отправился за водой, чтобы его обрызгать. Прежде она никогда об этом не задумывалась, но, покрытое таким образом, оно походило на стоячий труп.

– Не надо здесь ничего описывать, – сказал Барни, смачивая тряпку. – И оплачивать мне все, что здесь находится, тоже не нужно. Это всего лишь глина, и я сам тут со всем разберусь.

– Но компания настаивает на выплате компенсации за…

– Не глупите! – бросил он, краснея. – Скульптура и ломаного гроша не стоит, пока не закончена. Так что, пока я не скажу: готово и стоит столько-то или столько-то, это ничего из себя не представляет. Я начинал и ломал тысячу поделок, а начатые, но не доведенные до конца дела – пустой звук. Возместите мне восемь баксов за глину, которую они забрали с собой, и не больше.

По лестнице она поднималась следом за Уэйкрофтом, догадываясь по взгляду, который, говоря перед этим, обратил на нее Барни, что ему хотелось, чтобы она поняла и поддержала его, – но она и тут ничем не могла ему помочь. То, что он и те сотворили с ее глиняным подобием, опечалило ее даже больше, чем она могла подумать.