— Нет, Лорна, не такие уж это мелочи. Откажись от них — и весь белый свет станет презирать тебя за безрассудство. А я... Да ведь всякий сочтет меня мошенником, который, воспользовавшись твоей неопытностью и велико­душием, принес тебя в жертву своему себялюбию.

 — Не знаю, как тебе это объяснить, Джон, может, то, что я скажу, глупо, но я действительно так думаю и мне­ния своего не изменю. Только, пожалуйста, не перебивай меня, пока не выслушаешь до конца. Мы не сможем быть счастливы порознь — только вместе. Что же нас разделя­ет? Всего лишь положение в обществе — и ничего больше. Я не более образована, чем ты, Джон, а может, и того менее. Конечно, мои предки пользовались большей извест­ностью, чем твои, но ведь это, в сущности, ничего не зна­чит. В твоем роду — двадцать пять поколений честных и мужественных фригольдеров [73], и хотя у тебя нет рыцарского герба, разве герб оправдывает дворянскую низость, с которой мне приходится сталкиваться здесь на каждом шагу? Твои манеры... Ты добр и скромен, и в этом ни одни из наших вельмож не сравнится с тобою: нет среди придворных ни доброты, ни скромности. У нас с тобой разная вера... Но мы верим друг другу — и этого достаточно. Дуны — вот они могут помешать нам, — но ты сможешь защитить меня от них, я знаю. Высокое положение, какой в нем прок? Какая радость в том, что тебе завидуют? Вот уж год прошел, как я здесь, но не было дня, чтобы душу мою не омрачал новый горький опыт. Знал бы ты, Джон, как я ненавижу эту жизнь, как я ее ненавижу! Изо всех, кого я тут знаю, есть только двое, не считая моего дяди, кто не завидует мне и не порочит моего имени, глядя мне вслед. Как ты думаешь, кто эти двое?

— Первая — Гвенни, — ответил я.

— Да, первая — Гвенни. А вторая — королева. Пер­вая — гораздо ниже меня (так, во всяком случае, считает она сама), вторая — слишком высоко надо мной. Дамы… Их трясет при одном лишь упоминании обо мне, меж тем, как многие из них и голоса-то моего не слышали ни разу. Кавалеры... Ну, этим от меня не нужно ничего, кроме денег и поместий. Джон, родной мой, как бы тебе ни было трудно со мной, не покидай меня! Если ты уйдешь от меня, если ты сейчас уйдешь, я не смогу удержать тебя, но знай: сердце мое будет разбито.

— Милая моя, любимая моя, самая лучшая в мире, как же я тебя покину? Все мои страхи прошли, все мои страхи...

— И ты еще говоришь о страхе после всего, что мы пережили вместе? Полно говорить глупости, милый, хотя, признаться, весь прошедший год таких вот милых глупо­стей мне и недоставало. Дядюшка мой вернется домой менее, чем через полчаса, и сейчас тебе лучше уйти. Я скажу ему, что ты был у меня и что я хочу, чтобы ты снова навестил меня.

С этими словами она поцеловала меня, и я сбежал вниз по широкой лестнице, оглушенный нахлынувшим им меня счастьем.

Трудно описать, что творилось со мной в те дни и дол­гое время спустя после нашей встречи. Я отбросил все мысли о будущих трудностях, чувствуя себя счастливей­шим из смертных с самого сотворения мира. Я не думал даже об урожае и о заботах, одолевавших матушку.