Я ничего не могла с собой поделать: хохотала так, что мне пришлось присесть на землю у дороги. Джейми терпеливо ждал целую минуту, потом опустился рядом со мной на колени.

– Чего ты заливаешься? – спросил он. – Это было совсем не смешно.

Но он и сам не удержался от улыбки. Я, все еще смеясь, покачала головой.

– Конечно, не смешно. История ужасная. Просто… я как будто вижу тебя: ты сидишь упрямый, зубы стиснуты, а из ушей пар.

Джейми хмыкнул, но тоже немного посмеялся.

– Не слишком-то легко быть шестнадцатилетним, верно?

– Поэтому ты и помог той девушке, Лаогере, тебе стало ее жаль, – сказала я, обретя спокойствие. – Ты-то знал, каково это.

Он был удивлен.

– Пожалуй, так, – сказал он. – В двадцать три года куда легче вытерпеть мордобой, чем публичную порку в шестнадцать. Раненая гордость причиняет самые большие муки, а в том возрасте особенно.

– Я думаю. Никогда еще не видела, чтобы кто-нибудь с улыбкой ждал удара по физиономии.

– После удара тоже не заулыбаешься.

– М-да. – Я кивнула. – Но я думала… – начала я, но запнулась.

– Что ты думала? А, ты имеешь в виду меня и Лаогеру, – догадался он. – Думала ты, думал Алек, думала и сама Лаогера. Я бы поступил точно так же, если бы она была некрасивой.

Он ткнул меня под ребро.

– Но ты мне, конечно, не поверишь.

– Я видела тебя с ней в тот день в алькове, – сказала я в свою защиту. – И кто-то все же научил тебя целоваться.

Джейми в смущении повозил ногами по пыли и виновато понурился.

– Англичаночка, я нисколько не лучше других мужчин. Стараюсь быть лучше, но не всегда получается. Ты, может, помнишь, как говорится у святого Павла, что лучше жениться, чем сгореть от вожделения. Я тогда именно сгорал от вожделения.

Я рассмеялась – с легким сердцем, словно мне самой было шестнадцать.

– И ты женился на мне, – поддразнила его я, – чтобы не входить в грех соблазна?

– Ага. Тем-то и хорош брак, что делает обязательными те вещи, в которых при других обстоятельствах следует исповедоваться как в грехах.

Я опять закатилась.

– Ох, Джейми, я тебя ужасно люблю!

И тут настал его черед смеяться. Он перегнулся чуть ли не вдвое, потом уселся на обочину, обуреваемый весельем. Медленным движением откинулся назад и улегся на высокую траву, задыхаясь и взвизгивая от смеха.

– Что это с тобой? – уставилась я на него.

Отсмеявшись, он сел и вытер глаза. Бурно дыша, тряхнул головой.

– Мурта был прав насчет женщин. Англичаночка, ради тебя я рисковал жизнью, я совершил кражу, поджог и нападение, да еще и убил человека. В награду ты изругала меня, унижая мое мужское достоинство, пнула по яйцам и расцарапала мне лицо. Потом я избил тебя до полусмерти и рассказал тебе о самых унизительных для меня вещах, какие со мной случались, и ты говоришь, что любишь меня.

Он уткнулся головой в колени и снова засмеялся. Наконец поднялся и протянул мне руку, другой рукой вытирая глаза.

– Не очень-то ты благоразумна, англичаночка, но ты мне очень нравишься. Идем, нам пора.

Было уже поздно или, если хотите, рано, надо было ехать верхом, иначе мы не успели бы в Баргреннан до рассвета. Я теперь чувствовала себя настолько хорошо, что могла сидеть в седле, хоть это и было немного болезненно.