«Нет, братцы, — размышлял оперативник, — вы все останетесь здесь. Кто же в противном случае будет снимать дань с нищих и трясти местных барыг? А это значит, что Мориарти поползет за нами сам, ну, в лучшем случае, с двумя-тремя помощниками. Извести всех «девонширских», окопавшихся в Лондоне, не помогут ни «Чистые руки», ни «Чистые зубы», ни «Чистые уши»[80]. Зато даже без участия «масок-шоу» можно взять бандитского лидера, когда его братва будет прохлаждаться в столице. Шок — это по-нашему».

Как-то раз Сысой Мартышкин напился со своим сокурсником по школе милиции.

Причем — сильно.

Можно сказать, в мясо.

А у отца этого самого приятеля имелась оставшаяся от умершего родственника двухдверная машина-«инвалидка» с тарахтящим мотоциклетным двигателем и большим круглым знаком на переднем стекле, где на белом фоне красной краской был схематично изображен человек в коляске.

И вот, изрядно накушавшись, Мартышкин с приятелем отправились, как водится, к женщинам. Ехали весело, пели песни, никого не трогали, и тут вдруг маячивший впереди гаишник махнул жезлом. Останавливал-то он другую машину, но водитель инвалидного тарантаса подумал, что именно его. И запоздало дал по тормозам.

Инвалидка боком прошла метров двадцать, стукнулась о поребрик тротуара и замерла.

Мартышкинский приятель, пьяный вумат, распахнул дверцу, вывалился на асфальт и на четвереньках пополз к дорожному инспектору в надежде вымолить у того прощение.

Глаза испуганного гаишника чуть не выпали из орбит, он принялся отчаянно махать полосатым жезлом и кричать:

— Езжайте, товарищ инвалид, езжайте!!!

Именно такими стали глаза Трубецкого, когда младший лейтенант расположился в кресле напротив генерального директора «Фагота» и зловещим шепотом выдохнул:

— Нам все известно, Василий Акакиевич! Так что рекомендую вам начать говорить правду.

Издатель сделался белым, как лист хорошей финской бумаги для ксерокса, и беззвучно зашевелил губами.

— Ну, как? — продолжил Сысой, от цепкого взгляда которого не ускользнул испуг издателя. — Будем говорить или в камере подумаем? — Недавний удар по башке окончательно раскрепостил сознание Мартышкина, и он начал вести себя, как полагается оперу со стажем — нагло, цинично и подозревая потерпевшего-заявителя во всех смертных грехах. — Так куда вы дели Б. К. Лысого? На даче спрятали или?.. Может быть, его уже и в живых нет? А?!

— Я-я-я… — начал Трубецкой, но стажер не дал ему договорить, разразившись демоническим смехом.

— Сокамерникам у параши будешь мозги вкручивать! — Младший лейтенант вскочил, схватил кружку с остывшим за время совещания чаем и выплеснул ее содержимое в лицо издателю.

Генеральный директор тоненько взвизгнул и выпал из кресла на пол.

— Я тебя расколю, урод! — Боевой клич Сысоя разнесся по всему издательству, заставив сотрудников замереть над гранками текстов и клавиатурами компьютеров. — Бей сынов Акакия!

Подавляющее большинство работников «Фагота» злорадно ухмыльнулись.

Мартышкин примерился, чтобы проверить на вкус и на жирность ухо издателя, но тут в кабинет ворвались трое мужчин в строгих костюмах во главе с начальником охраны «Фагота», похожим на унылого арабского террориста, и вывели разбушевавшегося стажера вон.