– Куда ты поедешь?

Глаза щиплет от слез.

– К отцу. В Медоу-Лейкс, – говорю я. – И это вообще тебя не касается.

Все, дело сделано. Можно не притворяться, что у меня нет других вариантов. Я ухожу. Хоть мне и ненавистна мысль вернуться в эту дыру под названием трейлерный парк, но это не навсегда. Я выживу.

Я поднимаюсь на несколько ступенек, когда он в очередной раз останавливает меня.

– Пожалуйста, – громко выпаливает он, – подойди сюда на минутку. Я хочу кое-что тебе показать. Пожалуйста, – вновь просит он, видимо, заметив сомнение в моих глазах, и на этот раз его голос звучит тверже и решительнее. – Только на минутку.

Он поворачивается и возвращается на кухню, а я, посомневавшись пару секунд, отправляюсь за ним. Не хочется это признавать, но мной движет любопытство.

Как только захожу в кухню, Пайк сворачивает в прачечную и выходит из дома через заднюю дверь. Что такого он хочет мне там показать?

Сетчатая дверь хлопает, когда я делаю глубокий вдох, расправляю плечи и следую за ним.

Пайк стоит у прямоугольного участка земли, который еще двадцать четыре часа назад был покрыт травой.

Но теперь от нее не осталось и следа, и черная плодородная земля окружена оградкой. Рядом лежит шланг, а из земли в нескольких местах торчат разбрызгиватели, которые подключены к белой пластиковой трубе.

Он смотрит на меня так, словно беспокоится за мою реакцию.

– Что это? – спрашиваю я.

Он обводит взглядом перекопанный участок и снова смотрит на меня.

– Это грядки, – отвечает он. – Я надеялся, что ты захочешь мне помочь.

Я теряю дар речи. Сердце бешено бьется, щеки горят. Откуда?.. Но потом вспоминаю. Он знает, что я люблю ландшафтный дизайн, и видел, как читаю различные журналы. Видимо, запомнил, что мне нравится.

Сердце тут же сжимается. Он сделал это за один день?

Но я не показываю ему, насколько взволнована.

– С чего это ты решил сделать грядки? – спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

Пайк подходит ко мне, и я складываю руки на груди, чтобы не раскиснуть.

– Джордан, я вел себя как придурок, – признается он. – И поспешил с выводами, потому что сталкивался с подобным и считаю себя старым и наученным горьким опытом. Потому невольно ожидаю гадости от окружающих, – он замолкает на мгновение и хмурится: – Но вчера именно я повел себя гадко. Ты другая, а я ужасно облажался. Этого больше не повторится. Мне до сих пор не верится, что я мог сказать тебе это.

Его лицо расплывается перед глазами, потому что, как бы я ни старалась, мне не удается сдержать слезы.

– Хочу, чтобы ты осталась, – продолжает он. – Мне нравится, что ты живешь здесь. Дом вновь наполнился жизнью, и я с охотой возвращаюсь сюда после работы, мне приятно, что есть с кем поговорить, что кто-то помогает мне с домашними делами и… – его челюсти сжимаются, а на лице появляется сердитое выражение: – И тебе не следовало спать на том гребаном бильярдном столе. Ты можешь жить здесь, сколько тебе понадобится, хорошо? Не хочу, чтобы ты уезжала.

Мой подбородок дрожит, и мне никак не удается успокоиться. Слезы струятся по щекам, поэтому я опускаю голову, чтобы скрыть их.