Нам хочется что-то собой представлять, и иногда этого приходится добиваться без ощутимой поддержки. Из-за межличностных отношений мы порой бываем разбитыми и опустошенными. Кажется, что люди сознательно нас обижают, а иногда так и бывает. Еще сильнее выбивает из седла то, что мы сами себя обижаем – считаем, что «недостаточно умны». Так тоже иногда бывает. У нас, художников, случаются вычеркнутые из жизни дни и годы. Это – часть правил игры. Вероятно, необходимая их часть.

В молодости у меня было ощущение, что все, к чему я прикасаюсь, превращается в золото. Во-первых, в свои 20 с чем-то лет я была известной журналисткой – работала в The Washington Post, писала в Time. Во-вторых, по великой любви вышла замуж за Мартина Скорсезе и помогала ему в работе над сценариями. Я стала популярным колумнистом и получала хвалебные рецензии на свои сценарии, продала три из них студии Paramount и написала сценарий успешного телефильма с Доном Джонсоном в роли Элвиса. Фантастическое было время!

Потом мне исполнилось 30. У меня случился ужасный развод. Потом я сняла фильм, но его саундтрек украли. Я дублировала фильм, он вышел в прокат в Европе и получил хорошие отзывы, но американского релиза не было, как и отдачи от трехлетней работы. Я писала романы, но не печатала. Я писала пьесы, которые получали награды, но не ставились в театрах.

Мне стукнуло 40. Опубликован «Путь художника». За следующие 10 лет вышли еще с десяток книг. Написанные когда-то романы тоже наконец увидели свет. Пьесы начали ставиться в театрах. Познав ранее боль неудачи и неизвестности, я столкнулась с опасностями успеха. Лучшее слово, которым можно описать это время, – «строгость».

Все это время я стабильно, ежедневно продолжала писать. Продолжала работать с инструментами творческого возрождения и даже выживания и сама, и с другими. По опыту знала, что творческая карьера требует наличия веры. Короче говоря, и вроде бы «потерянное» время, когда я была в немилости, и американские горки успеха – все оказалось не зря. Все – подчеркиваю, все – стало топливом для творчества.

Для моего роста как преподавателя и художника характерны периоды нестабильности результата и снижения уверенности в себе. Мы пишем «плохо» потому, что больше не пишем так, как раньше, и не пишем так, как будем писать потом. В нашей культуре не очень хорошо понимают специфику творческого процесса, нередко разворачивающегося на глазах аудитории. У особенно публичных художников вроде кинорежиссеров и писателей практически не остается пространства для маневра во время периодов творческого спада. Концертные исполнители говорят о той же дилемме: их стиль меняется непредсказуемо и скачкообразно, двигаясь не прямо от прекрасного к прекрасному, а от прекрасного через что-то иное к более прекрасному. И мало кто из критиков ценит эту стадию «чего-то иного».