— Знаете их?

Один отозвался, что Матрёну и Фёклу выдавали за знахарок. Прочие ответили отрицательно.

   — Коли в твоём приходе ведуньи были, чего-для их за приставы не отдавал?

   — Отдавать за приставы — дело владыки да градского начальства.

   — Как же прельщали ведуньи эти народ и как вы, попы, чад духовных не отвращали им верить?

   — Ведал я (отвечает один), что ворожит баба; по духовенству наказывал душевредные лести сатанинские бежати, а подговаривать николи... Избави меня Господь!

   — А поп Лука показывает прямо, что подговор был.

   — Мало ль что попу Луке мерещиться может... Разоврётся — на себя клепал иногда-сь, что, коли ему похочется, может он мехоношу во двор к себе приучить летать, всякое добро ему носить. Батюшка отец Исакий да дьякон Варлам Колмовской на то есть послухи.

Поп Лука забормотал что-то, так что никто не понял, и пустился в бег. В расчётах Малюты и Фуникова не было допрашивать Скорохвата — тогда бы, чего доброго, открылось обвинение не против оговорённых, а против оговаривавшего, потому бега его как бы не заметили.

Иоанн остался недоволен расспросами о ведуньях, и сам, оставаясь по-прежнему не в духе, если не говорить в раздражении, молвил:

   — Духовные отцы, хоща и не подучали ворожиться, да мало, знать, наказывали прелести бесовския отметаться, коли в приходе бабы-ведуньи жили и людей прельщали? И за такое воровство на попов довлеет положити пеню большую — до двадцати рублёв... А коли не платят — на правёж!

Голос его задрожал, а лицо сделалось ещё мертвеннее, и глаза ещё быстрее заходили, меча искры в ярости, переходившей все пределы. Малюта весело взглянул на ватажника, очутившегося подле него и связанных. Грабитель шёпотом скороговоркою проговорил:

   — Все попы в попущенье винны — всем окуп и правёж, значит?

Бельский кивком головы подтвердил это чудовищное решение. Дьяки, слыша, переглянулись.

У Грозного сильнейшее проявление ярости в эту пору часто влекло за собою ослабление — как бывает после сильного нервного припадка у людей, уже значительно истративших жизненные силы. Приближённые знали, что ослабление это иногда сопровождалось и обмороками. Ожидая того же самого и теперь, Борис Годунов шепнул что-то царевичу — и тот, встав и взяв отца за руку, тихо молвил:

   — Государь-родитель, не изволишь ли мало-маля освежиться?.. Пройтитися…

Борис, Истома-постельничий и ещё один боярин опричный тоже взяли под руки государя. Он не прекословил, почувствовав дурно.

Испив немного и пошатываясь, направился к саням своим Грозный.

Отъезд державного развязал руки бессовестным мучителям и доносчикам.

Теперь у них представление судейской трагикомедии получило два вида решений: людей состоятельных после трёх-четырёх вопросов и ответов обвиняли в попущенье, налагая большие окупы и ставя до уплаты на правёж, то есть под палки. Тех же, кто ничего не говорил (по неведенью, что отвечать) или в ответах повторял очень естественное «не знаю!», без всяких церемоний топили в полыньях волховских, на этот раз, к несчастию, очень больших и частых. Самая большая полынья была под середними городнями Волховского моста. Чтобы вернее бросать в неё несчастных, злодеи построили род эшафота на мосту. Взводили на него связанных по ступенькам с навязанными на шею камнями и сталкивали с высоты. Так что вода со льдом расхлёстывалась высоко, принимая в ледяное лоно свою жертву, опускавшуюся прямо на дно. Случалось, однако, что жертвы боролись, выказывая сверхъестественную силу, и, разумеется, длили свою агонию, делая верную смерть более мучительной. Иногда, в борьбе за жизнь, удавалось сбросить жертве камень с шеи, и, падая, обречённый на гибель выплывал на поверхность и, держась на воде, хватался за край ледяной коры полыньи. Рассказывали даже про невероятное почти спасение некоторых и при таких обстоятельствах. Изобретательность злодеев, впрочем, не уставала придумывать средства пресечь и для таких героев способы к спасению. Кому-то из кромешников, при виде выплывавших и вылезавших на лёд, пришла адская мысль: сесть в лодку с баграми и рогатинами да и доканчивать борьбу с топимыми. Всех ужасов, пускаемых в дело Малютой и его достойными клевретами, пересказать не хватило бы места и на десятке листов, не только в скромных наших указаниях на обстановку бедствий, при которых внезапно явился ещё раз Суббота Осётр на свою погибель.