Прошло три года… Теперь он был одет в щегольский камзол, как правило, зеленого цвета, и с гордостью представлялся как непревзойденный крысолов Чарльз де Каули.

И вот как-то раз, когда он находился в Германии, его обманули. Нет, недоплаты случались и раньше – то отдадут обговоренную плату порченными монетами, то исхитрятся обжулить как-то иначе, но столь нахально, как в Гамельне, с ним не поступали ни в одном городе. Магистрат, пользуясь тем, что договоренность была устной, сделал вид, что Чарльз ослышался и речь во время заключения устного договора между ним и магистратом шла не о сотне золотых флоринов, или, как их называли в Германии, гульденов, а о… гротах. Да еще пошутили, что куда лучше иметь тысячу двести лилий, нежели сотню[20]. И тщетно крысолов доказывал, что правда на его стороне, ибо он не мог ошибиться, последний год всегда называя заказчикам одну и ту же цену, причем во флоринах. Жирные надменные бюргеры даже слышать его не пожелали, поставив жесткий ультиматум: либо он забирает гроты, либо пусть катится из города подобру-поздорову.

И тогда жажда проучить бессовестный городской магистрат столь сильно воспылала в его сердце, что Чарльз вспомнил про особую мелодию, которую зарекся играть, не подумав, к чему может привести его затея.

Как водится, на самом интересном месте повествование резко прервалось – Каули захрипел и ухватился за горло, явно задыхаясь от приступа удушья…

Друзья как по команде уставились на Изабеллу, прижимающую к сердцу некий зеленоватый флакон и явно пребывающую в растерянности.

– Просит чего-то, – осторожно подсказал ей Улан, тронув ее за локоть.

– И ручонку, судя по всему, тянет к вашей чекушке, – добавил Сангре. – Может, стоит налить стопарик страждущему, а?

– Вы оба ничего не понимаете, – хрипло выдавила Изабелла. – Это такое питье… Я уже давала ему один раз. Вторая доза просто убьет его.

– Сразу?

– Через час, от силы через два он уйдет из жизни.

Петр философски заметил:

– Если он действительно, вольно или невольно, но приложил руку к смерти такого количества детей, то жизнь для него и есть самая сильная кара, так что лучше дать ему возможность договорить и…

Изабелла внимательно посмотрела на него.

– Кабальеро всегда так жесток?

– Не я – жизнь, – хмуро возразил Сангре. – А если рука не поднимается, давайте кто-то из нас его напоит. Нам бы только дозу нужную отмерить.

Изабелла упрямо мотнула головой и… вынула пробку из флакона. Из глаз девушки ручейками текли слезы, но рука с флаконом, поднесенная ко рту умирающего, была на удивление твердой и практически не дрожала.

Стоило Каули сделать глоток, как его бледное безжизненное лицо порозовело и он с жадностью сделал второй глоток, третий и, облегченно вздохнув, продолжил свой рассказ.

– У нас в Англии есть хорошая поговорка, которую я тогда забыл, – грустно усмехнулся он. – На русинском она звучит так: недостаточное знание опасно. Но тогда я не понимал, насколько опасно, а узнал слишком поздно, когда изменить что-либо было не в моей власти…

…Для начала следовало все подготовить, и обманутый крысолов исчез из города, так и не приняв кошелька с сотней турноз. Знал бы магистрат, что задумал Каули, прежде чем через пару недель заявиться обратно в Гамельне, он бы выплатил все до последней золотой монеты и прибавил столько же сверху, а то и втрое. Но отцы города были настроены непреклонно. Когда Чарльз вновь потребовал свои флорины, они, обозвав его глухой английской свиньей, чуть ли не вытолкали взашей из ратуши. И тогда Каули приступил к исполнению своего замысла…