– Что, сызнова торговать мои хоромы прикатил?

Сангре мягко улыбнулся. На успех он не рассчитывал, но следовало по возможности улестить старушку, чтоб позволила отсидеться.

– Сызнова, Матрена Тимофеевна, – покаялся он. – Больно они у тебя нарядные. Одни наличники на окнах чего стоят. Да и внутри прямо-таки веет уютом, теплом домашним. Вот зашел и будто в своем детстве босоногом оказался. На все твоя воля, и коль опять откажешь, стерплю. Но не гони Христа ради, дозволь побыть немного, чтоб хоть недолго мальцом голоштанным себя ощутить. А про басурман не сомневайся – один я нынче.

– Ишь ты, – крякнула боярыня. – Ох и хитер. Опосля таковского и взаправду длань не поднимется на порог указать. Да и без нехристя пришел, потому чего ж, сиди. Чай лавку не протрешь. Счас девкам повелю, чтоб взвару[39] тебе принесли. Он нынче у меня славный получился.

А уж когда Матрена Тимофеевна заприметила окровавленную руку Сангре (у самого крыльца он протер ее снежком, но кровь продолжала сочиться), она и вовсе засуетилась, захлопотала подле. Мол, у нее как раз сидит знахарка, коя вот уже с месяц лечит ее, изгоняя своими травяными настоями камчук.[40] Правда, лечение движется туговато, камни из брюха выходить никак не хотят, зато ворочаются, периодически вызывая сильные боли, на что она не преминула пожаловаться. Дескать, ныне вроде как утихло, а вчерась цельный день страдала и ежели дальше так продолжится, она не токмо не отдаст неумехе обещанную вторую гривну, но и потребует вернуть первую, выданную вперед.

Петр глазам своим не поверил, когда на пороге появилась… Заряница. Та тоже остановилась как вкопанная, не понимая, как он тут оказался.

– Ну и чего застыла-то? – набросилась Матрена Тимофеевна на девушку. – Мое-то снадобье и подождать могет, опосля заваришь, а у него вишь раскровенилось. Не ровен час, антонов огонь приключится, яко у моего Васюка. Эй, Басена, где ты там? – окликнула она одну из дворовых девок и едва та появилась в дверях, принялась деловито распоряжаться. – Тряпиц чистых сыщи, но первым делом воды сюда принеси. И чтоб мигом, одна нога здесь, а другая… – девица, торопливо закивав, улетела.

– Она у меня шустрая, – успокоительно заметила боярыня. – Чичас все спроворит. А гдей-то ты так, милок? – Сангре замялся, не зная что сказать, но она понимающе махнула рукой. – Да ладно, можешь не сказывать. Сама зрю, на кулачках с кем-то бился. Я ить таковское, когда Васюк мой жив был, сколь раз видывала-перевидывала, не ошибусь. Но его лечбу я девкам не доверяла – завсегда сама перевязывала. Он у меня тож бедовый был, ершистый, страсть. Чуть чего не по ндраву, враз в кулачки.

– И красивый поди, в матушку свою, – с улыбкой предположил Петр. – Наверное, все девки в Твери по нему сохли.

– Да не без того, – гордо подбоченилась она, но тут же горестно посетовала: – Все самую достойную для него выбирала, что б и нравом тихая, и ликом пригожая, и телом сдобная, крупитчатая, да чтоб из роду древнего, дабы чести не уронить. Вот и довыбиралась, без внуков осталась… – она пригорюнилась.