— Господи, господи, куда ж такие деньги-то, Косинька, да погибнем мы с них, не надо. Христом-богом прошу, господи!

— А ну, забожись на образа.

— Чего божиться-то?

— Божись, что на вас деньги истратишь, на обоих, а ему будешь, как мне в детстве, нянькой.

— Косинька, Косинька, я забожусь, вот божусь я, только что это ты, а?

— Ничего, старый. А мы, помнишь, маменьку ведь на второй день с утра из дома вынесли — и на кладбище. Значит, все слышала она. Слышала, как мы торопились, чтоб на поминках больше водки выжрать.

— Господи, Косинька, я беспокоюся… У меня вот и рука левая захолодела.

— Все торопились, торопились, наслаждения искали. А ее на второй день вынесли, скоты. И еще чего-то там изображаем. Борцы, освободители! Ну, будь здоров, скоро увидимся… Пошли, Максим Максимыч, а то мне очень жутко здесь смотреть, как Шамес в углу собакой спит, самого себя стыдно…

— Группа «Сокол»… — звучит приглушенный голос Гиацинтова на темном перроне, оцепленном японцами так, что муха не пролетит.

— Здесь, — отвечает мужчина крестьянского обличья, стоящий перед строем из семи человек, также одетых в крестьянскую одежонку.

— Пароль в Чите?

— Осенний дождик.

— Отзыв?

— Будильник.

— Прошу в вагон. Группа «Рысь»?

— Здесь, — отвечает человек, одетый в форму красного командира. Рядом с ним семеро «бойцов» Народно-революционной армии.

— Пароль в Верхнеудинске?

— Сверху донизу.

— Отзыв?

— Ломберный стол.

— Прошу в вагон. Группа «Рожь»?

— Здесь, — отвечает человек, одетый оперуполномоченным госполитохраны ДВР. Рядом с ним семь человек — тоже вроде госполитохрановцы.

— Пароль в Борзе?

— Гнус.

— Отзыв?

— Пиджаки.

— Прошу в вагон. Группа «Амалия»?

— Здесь, — отвечает «красный партизан». Рядом с ним семь человек с алыми лентами на папахах. Ни дать ни взять — красные партизаны.

— Пароль в Благовещенске?

— Горит свеча.

— Отзыв?

— Взойдут семена.

— Прошу в вагон. Группа «Шпала»?

Так шла проверка групп в течение получаса. Потом эшелон с потушенными огнями, составленный из восьми вагонов, разделенных глухой перегородкой на две части — в каждой по группе, — двинулся к линии фронта. Впереди катилась платформа с мешками, набитыми песком: партизаны выступали с каждым днем все сильней и беспощадней.

Заехав после отправки групп в контрразведку, Гиацинтов пробежал последнюю сводку. Молчанов сообщал, что занята станция Волочаевка, а на Волочаевской сопке, контролирующей все подходы к стратегическим рубежам для возможного красного контрнаступления на Приморье и Хабаровск, закончены инженерные работы, которые превратили это место в бастион свободной, белой России, и отныне никакие возможные неудачи на фронте не смогут никого беспокоить во Владивостоке.

После, быстро переодевшись, Гиацинтов заехал в «Версаль», прочитал записку Ванюшина, в которой тот предупреждал, что они с Исаевым уже уехали на заимку, секунду постоял, раздумывая, потом спустился вниз, приказал шоферу быстренько заехать за ружьями и корзиной с вином, только что полученным от французов, и — без остановок к Тимохе.