В повисшей вдруг тишине слышно его свистящее, натужное дыхание.

— Нина! — кричу я, поворачиваясь к дочери… и не могу произнести больше ни слова, потому что на меня тоже обрушивается цепь.

Она управляется со своим оружием не очень умело: первый удар попадает мне в плечо, но я успеваю уклониться, и он проходит по касательной. Второй раз мне везет меньше, и удар приходится прямо в голову. В ушах звенит, словно я попала внутрь церковного колокола, в глазах быстро темнеет. Изо всех сил я стараюсь не потерять сознание. Нина склоняется надо мной, но я не вижу, что она делает. «Держись, — твержу я сама себе. — Держись и помоги Дилану».

На несколько мгновений я отключаюсь, потом зрение восстанавливается. Однако боль никуда не уходит. Я с трудом поднимаюсь на ноги, делаю несколько шагов к лестнице, но тут же оседаю, держась за стену. Дилану досталось гораздо больше, и все же каким-то чудом он нашел в себе силы встать и теперь шаг за шагом спускается с лестницы. Преодолев четыре ступеньки, теряет равновесие и летит вниз. Ударяется головой о стойку перил и падает. Мельком вижу его глаза — широко распахнутые и неподвижные.

— Дилан!

Подаюсь вперед — и тут же утыкаюсь лицом на пол. Ногу пронзает жгучая боль. Вероятно, Нина, воспользовавшись тем, что я потеряла сознание, снова защелкнула скобу на моей лодыжке.

— Погляди, что ты натворила! — кричу ей в лицо.

Она смотрит на нас с нескрываемым удовлетворением, как игрок, который знает, что у оппонентов нет шансов на победу, но все же позволяет им делать ходы.

Теперь уже я теряю контроль над собой. Хватаю Нину за ногу и начинаю бить ее, кусать и царапать, как дикий зверь. Увы, ей не составляет большого труда высвободиться. И первое, что она делает, — пинает меня со всей силы в лицо. Раздается резкий треск, и мне кажется, что череп сейчас взорвется. Должно быть, сломала мне нос. Чувствую на языке вкус крови; она стекает вниз по горлу, и я задыхаюсь.

— Ты убила своего сына! — взвываю я.

Слух подводит, зрение затуманивается. Хочу подняться на ноги, но вокруг все плывет. Нина хватает меня за голову и тащит к лестнице — наверное, чтобы столкнуть вниз. Однако вместо этого она заталкивает меня на чердак, захлопывает за мной дверь и запирает замок.

— Нина, — кричу я, ничего не видя вокруг. — Нина! Выпусти меня!

Валюсь на спину, нащупываю стену и начинаю молотить кулаками и отрывать картонки из-под яиц, сдирая в кровь пальцы и ломая ногти. Даже в беспамятстве отдаю себе отчет в том, что она услышит меня через отверстие, которое я проковыряла, но мне уже все равно.

Жажда свободы обошлась мне слишком дорого. Нина убила Дилана, чего я всегда боялась. И виновата в этом я, поскольку втянула его в нашу схватку. В смерти внука я виновна не меньше, чем моя дочь.

Нина совсем перестала соображать. Убив отца, она сделала то, чего он заслужил. Но Дилан ни в чем не был виноват. Как Салли Энн Митчелл.

Двадцать три года назад

Элси с недоумением смотрит на запеленатого младенца, лежащего на диване в подвале.

— Что за ребенок? — спрашивает она, поворачиваясь ко мне. — И почему ты держишь его здесь, а не наверху?