– Позвин! – сказал Бошняк и протянул гиляку руку. Они поцеловались.

Николай Константинович представил знаменитого гиляка Муравьеву.

– Зачем, генерал, бросил Сахалин? Худо! – резко сказал Позь и вдруг сощурился, лицо его приняло хитрое выражение, он улыбнулся. – А японцы спрашивают: где русский, почему убежал? Говорил, остров его, нас будет защищать, а сам убежал.

– У тебя есть знакомые японцы?

– Нету, что ль? Ну да, есть!

Оказалось, что Позь уже давно ходит, раза два в год, на южную оконечность Сахалина, доставляет туда разные товары, прежде возил с отцом маньчжурские изделия, перекупал их у торгашей, а также меха, хрящ рыб, орлиные хвосты… Теперь берет еще и чугуны, топоры, сукно.

– У Невельского тоже есть японцы приятели. Он со мной всегда свой товар японцам посылает. Наша фактория торгует с ними давно. И офицеры и приказчики бывали со мной у японцев. Капитан и сам там был. Ты знаешь! Он шел на своем «Байкале». Японцы боятся чужих, а нас не боятся. Они приходят туда рыбу ловить. Напрасно, генерал, ушли с острова, мне чуть всю торговлю не испортили. А придет американский командор и скажет: «Вери гут, вери гут бэй, вери гут айлэнд!» Че тогда? Нет, ваше превосходительство, надо скорей обратно пост ставить.

– Зачем американцам Сахалин?

– Генерал! На Сахалине лес, бревна повезут отсюда. Уголь. В Японии нет леса.

Муравьев знал, что этот гиляк был проводником Невельского, что он участник событий на Тыре, а до того был проводником Миддендорфа. Геннадий Иванович писал о нем. Муравьев попытался объяснить, что экспедиция Путятина заключает трактат о торговле.

– Какой трактат, генерал? – бесцеремонно перебил его Позь. – Зачем, когда и так торгуем. А какой товар привез им Путятин?

Муравьев ответил, что в Японию будут продавать меха с Аляски.

– А-а! Компания! – знающе сказал гиляк и махнул рукой.

Муравьев сам терпеть не мог Русско-американскую компанию, ее деятелей и ее привилегии и мечтал о том, что Россия когда-нибудь продаст Аляску американцам, а тут, в новом краю, будет свободная торговля.

…Сахалин перетянул, как на весах, и чуть совсем не ушел под воду, с другой стороны моря поднялся материк с сопками, и к вечеру шхуна, оставив Позя, прибыла в Де-Кастри. В гавани суда. «Оливуца» стоит. Прекрасно! Она возвратилась с Камчатки.

При тусклых свечах в маленькой каюте Муравьев беседовал с Буссэ. Николай Васильевич отлично себя чувствует. По его словам, весь штаб ждет с нетерпением генерал-губернатора. И камер-юнкер Бибиков, и Казакевич, и все… Они недалеко отсюда – в Мариинске. И ждут дальнейших распоряжений. С быстротой могут явиться сюда или отправиться вниз по реке.

– А где же Геннадий Иванович? – удивленно спросил генерал.

Буссэ как бы вспомнил и сказал. Известие было очень неприятное. Несчастье может повлиять на Геннадия Ивановича, а пока что он еще очень нужен. Без него как без рук! И «Паллады» не введешь!

«Так я пойду прямо в Петровское, к нему и к Катерине Ивановне, – молниеносно решил Николай Николаевич. – Кстати, сразу же с рапортами, шхуну отправляю в Аян, пусть Миша скачет побойчее в Петербург. Отвезет радостную весть государю».