Подошел Бист, оттеснил Ториана в сторону и вложил Дорвану в руку оловянную кружку.

— Пей! — потребовал он. — Пей до дна и не смотри, что на вкус гадость редкостная.

Вообще-то Дариус мечтал о кружке родниковой воды, такой холодной, чтобы зубы заломило. Он пил бы ее маленькими глотками, наслаждаясь вкусом свежести, запахом мокрой земли, травы, шумом ветра в макушках недалеких деревьев, треском и теплом костра, словом, тем, что остался жив. Он попрощался с жизнью, когда выходил на поединок с долузсцем, попрощался по-настоящему.

Ведь если бы осталось в душе хоть малейшее желание выжить, не получилось бы ничего.

Дариус сорвал василек, понюхал его. Цветок не пах ничем, только сыростью, тот же запах исходил отовсюду вокруг.

— И еще, спасибо тебе.

— Это-то еще за что? — удивился Дариус.

— Когда он занес надо мной меч, я уж думал — все, — признался Бист. — Вся жизнь в мгновение перед глазами пронеслась, с тех самых пор, как в постель еще ходил, — улыбнулся он. — И если бы не ты…

«Вот уж точно чего не помню. Да и вряд ли это специально у меня получилось».

— Ну вот, сам благодаришь, а подсовываешь какое-то разведенное дерьмо, — попытался пошутить он, понюхав из кружки. Из нее действительно несло так, что к горлу подступила тошнота. — Надеюсь, не сорочье? И почему без меда?

Он улыбнулся, вслед за ним улыбнулся сверд. Оба они помнили, как Ториан предлагал Галугу за один раз вылечить того от шепелявости как раз разведенным на меду сорочьим пометом. Затем Бист посерьезнел.

— Пей, гонорт, это чимелла так пахнет — смола, ее у нас на склонах гор собирают, — пустился он в объяснения. — До последнего ее берег, на самый крайний случай. И гляди-ка, действительно пригодилась.

Дариус отхлебнул из кружки. Его передернуло от отвращения, но он заставил себя проглотить пойло.

— Лучше бы я сдох, — пожаловался он, ища взглядом, куда бы поставить кружку.

— Пей! — Голос Биста звучал теперь требовательно. — Я ведь не отстану, Дорван, ты же знаешь, а нет — так людей позову: они держать будут, пока я буду вливать. Сейчас мы с тобой еще справимся, — с улыбкой добавил сверд.

— Мерзкое снадобье, — придя в себя, заявил Дариус Бисту, после того как залпом выпил содержимое кружки, глядя на сверда отчего-то вдруг заслезившимися глазами. Такой гадости пробовать ему еще не приходилось. Правда, очень действенной гадости, потому что он сразу же почувствовал себя значительно лучше. — Больше твою чимеллу я пить не буду, — решительно добавил он.

— А больше и нет. — Сверд остался очень доволен тем, что сумел настоять. — Но ничто лучше смолы жизненную силу не восстанавливает.

— Гонорт! — издалека окликнул Дорвана Кабир. — Уши долузсцам резать будем — барону показать?

— Тогда уж лучше сразу головы, — буркнул под нос Дариус. И, обращаясь к Бисту, спросил: — Сколько наших полегло?

— Трое, всего трое, — ответил тот. — И еще четверо раненых, — у самого сверда повыше колена, прямо поверх штанины, была наложена повязка. — Но выжить должны все.

— После твоих снадобий мертвый на ноги поднимется, — заявил Дорван.

Он действительно почувствовал себя намного лучше. По крайней мере, желание сдохнуть исчезло полностью. Разве что во рту стоял отвратительный привкус чимеллы.