— Вижу, Сегур, — прервал его Дариус, освобождаясь от кирасы. — Я все вижу.

Бросивший ему вызов долузсец, высокий, пожалуй, повыше Ториана, с мощным бочкообразным туловищем на толстых, коротковатых ногах, тоже был без шлема. Его широченную грудь, не прикрытую ничем, кроме безрукавки из медвежьей шкуры шерстью наружу, перечеркивала перевязь с висящей на ней саблей. Его, Дариуса саблей. Его Кунтюром. Долузсец не поменял ничего: и рукоять, и ножны остались прежними.

Дариус снял с крюка на седле щит, тот, с большим умбоном, доставшийся ему от главаря шайки разбойников. Уж больно он ему приглянулся: и размером, и весом, и еще ухватистостью, что ли. Умбон почти полностью испещрен непонятной вязью и явно переставлен с другого щита.

«Наверное, воинская молитва, — решил Дорван, рассматривая его в первый раз, сразу же после боя. — Или заговор на удачу».

Ну что ж, удача сейчас ему не помешает.

Взглянул на Биста, державшего наготове лук, и покачал головой: нет! Для сверда такое расстояние ничто, и он на выбор положит стрелу хоть в правый, хоть в левый глаз долузсца, причем именно в тот момент, когда только такой шаг сможет спасти гонорту жизнь. Очень соблазнительно — иметь возможность избавиться от неминуемой смерти, но нет. Все должно быть честно или не должно быть вообще.

Гонорт обнажил саблю, ударил плашмя по обшитому толстой бычьей шкурой щиту и пошел навстречу к поджидавшему его долузсцу.

— Удачи, Дар! — Пожелание Ториана он услышал уже в спину.

Мелодию той песни, что всегда помогала ему настраиваться в подобных случаях, он затянул еще тогда, когда решил принять вызов. Медленный, тягучий, тоскливый мотив, вызывающий в душе чувство отрешенности к происходящему, когда становится абсолютно безразлично, что с тобой случится в следующее мгновение. Когда очень не хочется делать то, чем вскоре займешься, но сделать это необходимо, и сделать именно тебе самому.

Идя навстречу долузсцу, Дариус слышал, как за спиной спешиваются его люди.

«Наверное, зря, — отрешенно подумал Дорван. — Верхом какое-никакое, но преимущество. Да и спастись легче. И это означает единственное: они не отступят, что бы со мной ни случилось».

Где-то недалеко, на одной из верхушек выступающих из тумана елей, каркнул ворон. Каркнул, как показалось Дариусу, недовольно и нетерпеливо: «Ну что же вы медлите, начинайте, сколько можно вас ждать! И желательно, чтобы все здесь остались, все до единого!»

Представив мокрую, нахохлившуюся, нетерпеливо переступающую лапками по ветке дерева птицу, Дариус улыбнулся, глядя долузсцу в глаза. Под кожаными подметками сапог скользила мокрая трава, густая, но не поднимавшаяся выше щиколотки. Но это ничего не значит, долузсец в таком же положении, нет у него на ногах когтей.

И вообще он здорово походил на Сегура, и внешностью, и неухоженными космами, превратившимися под струями дождя в серые сосульки.

«Если бы не уши — вылитый Сегур, — усмехнулся Дариус в очередной раз. — Только уши их и различают».

Глаза долузсца горели каким-то безумием. Не было в его взоре ничего человеческого, но и на звериный взгляд он не походил тоже.