— С тебя должок, Патрик.

— Чего?

— Я говорю, с тебя должок.

Я снова почувствовал прилив ярости — тихое тик-тик, которое нарастало, превращаясь в гул тамтамов. Я правильно поступил. Я знал, что правильно поступил. Без всяких сомнений. Вместо сомнений была эта ярость — мутная, бессмысленная, растущая все последние двенадцать лет. Я засунул руки в карманы — чтобы не врезать кулаком по белой стене с наклеенной на нее картой метро.

— Я ничего тебе не должен. Я не должен ничего ни тебе, ни Хелен, ни Лайонелу.

— А что насчет Аманды? Ей ты тоже ничего не должен? — Она вытянула руку, почти прижав друг к другу большой и указательный пальцы. — Ничуточки?

— Нет, — сказал я. — До свидания, Беа.

И направился к турникетам.

— А про него ты так и не спросил.

Я остановился. Засунул руки еще глубже в карманы. Сделал глубокий вдох. Обернулся к ней.

Она переступила с левой ноги на правую.

— Про Лайонела. Он уже должен был выйти, знаешь? Он же нормальный человек, не бандит. Юрист сказал, если он признает себя виновным, ему дадут двенадцать лет и он выйдет через шесть. В этом он не соврал — двенадцать ему и дали.

Она шагнула ко мне. Остановилась. Сделала два шага назад. Между нами текла толпа, некоторые прохожие недовольно на нас поглядывали.

— Его там лупят почем зря. И не только, но он об этом не рассказывает. Ему там не место. Он же хороший человек, понимаешь? Она отступила еще на шаг. — Он ввязался в драку — один парень хотел у него что-то отнять, а Лайонел… он же здоровяк, и он этого парня покалечил. И теперь ему придется отсидеть весь срок, и уже не так много осталось, но пошли разговоры, что на него хотят еще что-то повесить, если он не согласится стучать. Федералы требуют, чтобы он им помог прижать какую-то банду, которая таскает в тюрьму наркоту. И они сказали, если он им не поможет, они ему статью поменяют. А мы думали, что он выйдет через шесть лет.

Она скривила губы — нечто среднее между вялой улыбкой и гримасой отчаяния.

— Знаешь, я иногда уже ничего не понимаю.

Прятаться мне было негде. Я попытался выдержать ее взгляд, но сдался и уставился в пол. Мимо нас прошла еще группка школьников. Они над чем-то смеялись — беззаботно, жизнерадостно. Беатрис проводила их взглядом и от их счастья как будто съежилась. Она выглядела такой невесомой, что казалось, первый же порыв ветра подхватит ее и бросит вниз, к основанию лестницы.

Я поднял руки:

— Я больше не беру частные заказы.

Она взглянула на мою левую руку:

— Женился, а?

— Ага. — Я шагнул к ней: — Слушай, Беа…

Она вскинула ладонь:

— Дети?

Я замер. Ничего не сказал. Не мог найти слов.

— Можешь не отвечать. Извини. Правда, извини. Не стоило мне приходить. Я просто подумала, не знаю, я просто…

На пару секунд она уставилась куда-то справа от меня.

— Уверена, у тебя это хорошо получается.

— А?

— Уверена, что отец из тебя отличный. — Она слабо улыбнулась. — Я всегда думала, что ты таким и будешь.

Она развернулась и растворилась в толпе, выходившей со станции. Я прошел через турникет, спустился по лестнице на платформу. Оттуда я видел парковку, выходившую на бульвар Моррисей. Толпа выливалась с лестницы на асфальт, и на секунду я снова увидел Беатрис. Только на секунду. В толпе было полно старшеклассников, и большинство из них были выше ее.