Я знал, что в минуту опасности Бендер преображается, но чтобы до такой степени?..

Бандюгу давно ветром сдуло, а я как завороженный смотрел на встающего из гроба монстра.

Наконец Остап сорвал искусно сделанную маску:

— Понравился спектакль?

— Нет слов… Но эта штука? Я бы не додумался.

— Если честно, Остен-Бакен, я приготовил ее для твоей персоны — из дырявого шелкового носка сбежавшего на юг дяди и кое-каких санитарно-гигиенических принадлежностей его верной супруги. Хотел пугануть тебя сегодня для бодрости.

— Спасибо.

— Вот бы обхохотались.

— Непременно.

— А ты хоть понял, почему Хвост дал деру? У меня сосулька была для утоления жажды, так я ей и ткнул в любопытный глаз!

— Он, бедняга, наверное, удивился незапланированной агрессивности покойника?

— Хороший урок нам, Остен-Бакен. Теперь будешь знать, как отваживать жиганов… Я тебе масочку соображу с рогами…

А на следущий день мы реализовали товар.

Покупатель заловил нас во время смены.

Происходило сие действо в укромном месте.

Не успел я протянуть натруженные ноги, как траурная интеллигентная особа проворковала:

— Продается?

— Мадам, я еще не встречал столь проницательных женщин, сказал Остап и галантно поцеловал тонкую лайковую перчатку. — Какой этаж?

— Четвертый.

— Человек-то скончался порядочный? — спросил я, потупив взор.

Она гордо вскинула седеющую голову.

— Мой отец — известный во многих цивилизованных странах композитор, виртуоз-пианист, профессор Московской консерватории, почетный член Британского королевского музыкального общества, лауреат многих премий, автор…

Но Остап не позволил клиентке обрушить на нас музыковедческую лекцию.

— Мадам, заверяю вас от имени подпольной фирмыизготовителя — мы удовлетворены, что скорбное изделие, увы, далекое от вдохновенных сфер, достанется светочу российской культуры… Пожалуйста, захватите наши санки, а то ненароком стибрят транспортное средство… Остен-Бакен, взяли!

На площадке второго этажа обессилевшая дама с грохотом уронила наш чугун.

Мы опустили гроб на ступени.

— Подкрепиться бы, хозяюшка, а то не донесем, — сказал Остап недрогнувшим голосом.

— Я поняла, поняла… Сейчас, подождите!

Она вяловато упорхнула наверх.

Бендер присел на санки:

— Клюнуло!

— Возьмем по совести. Мы же не жлобы какие, а? Милая, симпатичная, наивная.

— Не устраивай истерик. Сколько сама предложит по доброте душевной, на том и порешим.

Благодетельница вернулась довольно быстро и протянула мне и Остапу, виновато улыбаясь, по шоколадной конфете.

— Кушайте на здоровье… Берегла на крайний день… Мне папа…

— Да мы пошутили, — сказал Остап и взялся за гроб.

— Не пущу! — закричала она, отталкивая меня. — Не пущу!

— Успокойтесь ради Бога. Гроб от вас никуда не денется, Остап облизнулся. — Мы же не барышни — конфеты лопать… Нам бы закурить.

— Так что же вы мне сразу не сказали, господи?.. Папе запретили… У него в кабинете… Почти целая коробка сигар… Он все надеялся еще попробовать…

Оставшиеся пролеты лестницы гроб казался нам пушинкой, и мы были готовы расцеловать почившего в бозе за воздержание.

К солидным, душистым, с золотым ободком настоящим гаванским сигарам нам еще добавили огромный лавровый венок.