— Шпиками, которые выслеживали тебя по доносу твоей сожительницы, извиняюсь, покровительницы.

— Хуже… Гораздо хуже…

— Неужели ты подумал, что я настучал?

— Не с твоими способностями катать убедительные доносы… Так что и не пытайся в дальнейшем.

— Постараюсь, — пообещал я твердо.

— Лучше, Коля Остен-Бакен, угадай, о чем джентльмены спорили?

— Кому вздернуть тебя на рее?

— Романтика давно угасла, не оставив и копоти… Солнце наживы греет сердца… Мои нечаянные спутники рьяно спорили о распутной Ницце и не менее распутном Баден-Бадене.

— И тебя взволновала эта географическая дуэль?

— Каждый из них упрямо, в риторически выдержанных, тщательно аргументированных выражениях добивался Ниццы, и ни тот, ни другой не хотел уступать.

— Бедный, несчастный, невезучий Баден-Баден!

— И добавь… Бедный, несчастный, невезучий Бендер… Джентльмены-то готовились в соблазненные мальчики и бурно делили курорты, где могло их постигнуть сиятельное насилие.

— Нездоровая конкуренция!

— Вот имено — нездоровая… Впрочем я употребил к ретивым конкурентам весьма эффективное лекарство, после которого их в принудительном порядке посадили на диету и обеспечили покой.

— Ты сообщил капитану, что они собираются угнать пароход в Турцию?

— Нет, коварный Остен-Бакен, я поступил как истинный верноподанный гражданин, Сын Отечества, слуга Царя… Всего-навсего передал услышанный разговор капитану, густо краснея при этом и отворачивая глаза.

— Но при чем, здесь позор?

— Да при том, что в дальнейшем соблазненные мальчики стали попадаться чаще, чем полицейские чины, которых, в свою очередь, хватало за глаза. Среди мальчиков встречались немощные парализованные, в колясках стариканы и безногие бодрые инвалиды. Было около десятка слепых, трое немых и бессчетное количество застарелых сифилитиков, хрипящих и сипящих. И все наперебой хвастались своими близкими связями с великими князьями, и все грозились получить соответсвующую компенсацию. Естественно, вся чистота и прелесть замысла была скомпрометирована этой неуемной, сворой гоняемой неутомимыми церберами с «селедками».

— Выходит, идея носилась в воздухе.

— Это не может служить оправданием… Неужели, думал я в минуты своего материализованного позора, неужели я такой же, как они, не сумевший выжать из трехсотлетия дома Романовых ничего путного…

— Тебя подвел вынужденный простой.

— Но времени для смывания позора и забвения неудачи вполне достаточно… Не будем ждать четырехсотлетия дома Романовых.

— Не будем!

— Я же не просто нежился. Я исправно штудировал родную историю и пришел к выводу: Рюриковичи куда занятней, чем Романовы.

— Иван Грозный один чего стоит.

— Улавливаешь… Вдарим Рюриковичами по царствующей династии… Рубли — полетят!

— На блюдечко…

— С голубой каемочкой!

— Но где мы найдем хотя бы одного чистопородистого Рюриковича? Они же все вымерли как мамонты.

— А мы будем иметь дело с их нетленными душами.

— Спиритизм?

— Да, Коля Остен-Бакен, спиритизм чистой воды… Организуем теплую встречу с Иваном Калитой или Владимиром Мономахом… Только я еще полностью не уверен, как поэффектней, без пошлого прыгающего блюдечка, без приевшегося чревовещания организовать сеанс роскошного дворцового спиритизма.