Я качаю головой, она продолжает:

– В мастерской полно подкладочной ткани. Можешь из нее сшить. А пальто у тебя есть? Или свитер?

– Монахини мне дали пальто, но оно мне мало.

Ткань отмеряют, отрезают, заворачивают в бумагу, перевязывают бечевкой; после этого миссис Бирн ведет меня в магазин женской одежды. Направляется прямиком в конец, к вешалке с уцененными вещами, находит шерстяное пальто горчичного цвета с блестящими черными пуговицами – мне оно велико на несколько размеров. Я надеваю, она хмурится.

– Ну, зато недорого, – говорит она. – Покупать то, из чего ты вырастешь через месяц, не имеет смысла. Думаю, подойдет.

Пальто мне страшно не нравится. Оно даже не слишком теплое. Но возразить я не смею. По счастью, здесь большой выбор уцененных свитеров, я нахожу два своего размера – темно-синий, крупной вязки, и бежевый, с треугольным вырезом. Миссис Бирн добавляет к ним тяжелую, слишком просторную плисовую юбку, уцененную на семьдесят процентов.

К ужину в тот день я надеваю новый бежевый свитер и юбку.

– Что это у тебя такое на шее? – спрашивает миссис Бирн; я понимаю, что она имеет в виду мой крестик, обычно его не видно под платьями с высоким горлом. Она наклоняется, чтобы рассмотреть.

– Ирландский крест, – говорю я.

– Странный он какой-то. Это что там, руки? И почему сердце с короной? – Она выпрямляется на стуле. – По-моему, богохульство какое-то.

Я рассказываю историю креста: бабушке его подарили к первому причастию, а потом она передала его мне, перед тем как мы уехали в Америку.

Две руки – символ дружбы. Сердце – любви. А корона – это верность, объясняю я.

Миссис Бирн шмыгает носом, складывает салфетку на коленях.

– Все равно, есть в нем что-то богомерзкое. Надо бы, пожалуй, запретить тебе его надевать.

– Да брось, Лоис, – не выдерживает мистер Бирн. – Это у нее памятка из дома. Ничего такого.

– Пора бы уже разделаться с этим старьем.

– Он что, кому-то мешает?

Я бросаю на мистера Бирна взгляд – удивительное дело, он за меня заступается. А он мне подмигивает, будто играет в какую-то игру.

– Не нравится мне это, – говорит миссис Бирн. – Вовсе ни к чему заявлять на каждом углу, что она католичка.

Мистер Бирн хохочет:

– Ты на волосы ее погляди. А то не видно, что она ирландка?

– Экое уродство. – Эти слова миссис Бирн произносит одними губами.

Потом мистер Бирн объясняет мне, что жена его не любит католиков, хотя за одного из них вышла замуж. Одно ее утешает, что он не ходит в церковь.

– И это нас обоих устраивает, – говорит он.

Однажды во вторник, в середине дня, миссис Бирн появляется в мастерской, и мы сразу понимаем: что-то случилось. Лицо у нее осунувшееся, переполошенное. Короткие темные волосы, которые обычно уложены тугими волнами, торчат во все стороны. Бернис подскакивает, миссис Бирн машет на нее рукой.

– Девочки, – говорит она, прижимая ладонь к горлу, – девочки! Что я вам скажу! Сегодня обрушился фондовый рынок. Теперь – свободное падение. Жизни многих…

Она осекается, переводит дыхание.

– Может, присядете, мэм? – предлагает Бернис.