Читая романы, где переплетается несколько сюжетных линий, я слишком часто ловлю себя на том, что какая-то из них нравится мне больше других и постоянно хочется, чтобы она всплывала снова и снова. Я попыталась избежать этого в «Поезде сирот» и тесным образом переплела обе сюжетные линии: ввела переклички, взаимные отсылки, – например, в одной главе бабушка дарит Вивиан ее ирландский крестик, а много позже Молли, в современной линии повествования, замечает его. При этом я не хотела, чтобы отсылки были слишком явными и буквальными. И это оказалось непросто! Кроме того, я хотела, чтобы историческая часть завершилась внезапно, неким очень важным откровением (каким – раскрывать не стану) и чтобы произошел подхват – современная линия развивалась бы дальше, обнажая механизм повествовательной стратегии, а именно то, что на деле мы слушали рассказ, звучащий в современной жизни, – рассказ Вивиан, обращенный к Молли. Иногда я доводила себя до головной боли, пытаясь придумать, как соединить два этих повествования. По счастью, не раз и не два вмешивался редактор – и спасал меня от провала.

«Поезд сирот» – типично американская история о перемещении в пространстве и вырванных корнях; речь в ней идет о малоизвестном, но исторически достоверном моменте истории нашей страны. С 1854 по 1929 год так называемые «поезда сирот» перевезли свыше двухсот тысяч детей – осиротевших, брошенных, бездомных; среди них было много католиков-ирландцев, иммигрантов в первом поколении, таких как героиня этой книги, – родом с Восточного побережья США, а везли их на Средний Запад для «усыновления»; часто это становилось синонимом домашнего рабства. Чарльз Лоринг Брейс, инициатор этого движения, считал, что усердный труд, учеба и твердый, но гуманный подход к воспитанию, не говоря уж о столь развитых на Среднем Западе традициях христианства, это единственный способ спасти таких детей от нищеты и пороков. До 1930-х годов системы соцобеспечения не существовало: по приблизительным оценкам, на улицах Нью-Йорка постоянно обитало около десяти тысяч беспризорников.

Многие из них пережили в раннем детстве страшные трагедии и понятия не имели, что с ними будет дальше. Поезд останавливался на очередной станции, горожане собирались, осматривали сирот, случалось, что в буквальном смысле проверяли состояние зубов, глаз, рук и ног, чтобы понять, годен ли ребенок для тяжелой физической работы, хватит ли ему смекалки и усидчивости, чтобы делать уборку или готовить еду. Первыми, как правило, разбирали младенцев и здоровых мальчиков постарше; взрослых девочек оставляли напоследок. После краткого испытательного срока детей «закрепляли» за семьями опекунов. Тех, кого никто не выбрал, снова сажали в поезд и делали новую попытку в следующем городе.

Некоторых из детей в новых семьях, на новом месте ждал теплый прием. Других – побои, издевательства, насилие, безразличие. Они полностью забывали о своем прошлом и национальной принадлежности; братьев и сестер часто разлучали, контакты между ними не поощрялись. Городских детей заставляли трудиться на фермах, к чему они не были готовы ни морально, ни физически. Многие были иммигрантами в первом поколении из Италии, Польши и Ирландии, их дразнили за иностранный акцент; некоторые и вообще почти не говорили по-английски. Ревность и зависть порождали конфликты в новых семьях, многие дети в результате росли с чувством полной неприкаянности. Некоторых передавали из дома в дом, пока не находился кто-то, кому они были нужны. Многие убегали. Общество помощи детям пыталось следить за их местонахождением, но на огромных пространствах, при крайне недостаточной документации это было непросто.