Но это прошептал тот воин, который получил тяжелейшие раны ещё во время подъёма по стремнине. Он просто должен был умереть раньше всех от ужасной кровопотери, но случилось чудо: он до сих пор дышал и видел прекрасно, что вокруг происходило. Правда, своим выживанием после прохождения Барьера он несколько поколебал суть древней легенды, но зато успел удостовериться в иной истине.

– Она тебя любила больше жизни… – неслось шипение из еле приоткрываемого клюва. – Она сделала всё, чтобы выжил ты!.. Поэтому ты не имеешь права уходить следом за ней… Выбрось яд за борт… Протяни руку ко мне…

Оба распоряжения умирающего были выполнены беспрекословно. Напёрсток оказался отброшен в воду, а рука сама потянулась к приподнявшемуся навстречу крылу.

– Прими силу… она тебе нужней…

Эти слова оказались последними в судьбе мужественного воина, который, передав человеку примерно пятую часть силы – всё, что у него имелось, тут же умер. Оставалось поражаться, почему он не умер раньше, как умудрился сберечь в себе магическую энергию и сколько мужественного самопожертвования проявил в последние секунды своего бытия.

Но самое главное, он заставил Кремона не умирать. Заставил жить. Заставил осознать, что его смерть будет полностью бессмысленна. Особенно на фоне того, что сделала для него Ягуша. Особенно на фоне того, что сделали для него все пятеро воинов сопровождения и лоцман. После таких жертв энормианин просто обязан жить, чтобы сохранить память о своей любимой в веках. Обязан существовать, чтобы прославить имена героев, отдавших жизнь за его любовь. Точнее говоря: в попытках спасти эту любовь и обоих влюблённых.

И не их вина, что женщину спасти не удалось. Не заслуживают они забвения лишь по той причине, что мужчина не отыскал в себе силы подняться и пойти дальше по дороге жизни.

Так думал и оправдывал своё существование Кремон.

Так он размышлял, превращая переданную ему силу – в целительскую. Да и врождённая, а потом и приобретённая регенерация помогала. Плечо давно перестало кровоточить, а после направленного, осознанного лечения и от боли удалось абстрагироваться. Как ни странно, иных ран на теле не было, если не считать громадной шишки на темечке, довольно обожжённого паром лица и открытых участков рук да наплывающей время от времени слабости. Причём слабость эта сковывала физическое тело и умственные способности и чередовалась почему-то с периодами облегчения.

Вначале выживший герой приписал эту хилость к последствиям эмоциональной перегрузки. Поэтому долго продолжал сидеть камнем всё в той же позе. Закрыл глаза, чтобы не видеть Ягушу, и просто констатировал всё, что с ним происходит. Начни он опять горевать над любимой в те моменты, неизвестно, предотвратило бы смерть отсутствие напёрстка с люйсаном или нет. Скорей всего, что нет. Вот и пришлось вспоминать последние слова воина:

«Она сделала всё, чтобы ты остался жить. Поэтому – я выживу. Обязательно выживу, любимая! Клянусь тебе!» Чуть позже подобные мысли всё-таки сменились более мрачными: «Но как я смогу вернуться к людям? Или к другим разумным? Как я смогу существовать среди них, если каждый миг мне станет напоминанием об утраченном счастье?» Естественно, что и такие выводы последовали: «Нет! Не смогу я жить среди людей… И домой меня не тянет… Странно, даже детей видеть не желаю… Даже разговаривать с ними по нашим кровным связям – совершенно не хочется… Менсалония? Мишура сплошного сада… Спегото? Унылая скорбь, которую только углубляют любящие темень вьюдораши… Гиблые Топи? Осушенное болото с полуразумными пиявками и гигантскими ящерами… Царство Огов? Бедный край тружеников, которыми правят коварные и лживые ведьмы Галиремы…»