Придя на работу, он с изумлением обнаружил у двери собственного кабинета женскую часть семьи Газаевых – знакомых ему Альмагуль и Диляру, а вместе с ними женщину неопределенного возраста, в прошлом удивительно красивую, но рано состарившуюся, с грустным и заплаканным лицом.

Дорошин знал эту особенность восточных женщин – стареть рано и необратимо. Гордые профили юных восточных красавиц, такие как у Альмагуль и Диляры, отчего-то очень быстро тяжелели, теряли четкость, расплывались, покрываясь сеткой глубоких морщин. Женщина, пришедшая с девочками, равно могла быть им как матерью, так и бабушкой. Если это мать, то ей лет сорок, если бабушка – шестьдесят, по внешнему виду определить это не представлялось возможным.

– Здравствуйте, – сказала одна из девушек, кажется Альмагуль. – Вы нас помните? Мы с вами виделись в картинной галерее, когда мы были там с папой.

На слове «папа» личико ее сморщилось, но она сдержалась и все-таки не заплакала.

– Конечно помню, – сказал Дорошин. – Вы Альмагуль Газаева, а это ваша младшая сестра Диляра. Правильно?

– Да, правильно. А это наша мама Джамиля Абдулкеримовна. Она хочет с вами поговорить.

Итак, все-таки мама. Дорошин отпер кабинет, распахнул дверь и сделал приглашающий жест внутрь, мол, проходите. Диляра сделала было движение, намереваясь шагнуть через порог, но была остановлена властным жестом материнской руки.

– Девочки останутся здесь, – пояснила Джамиля Газаева. – Мне нужно поговорить с вами наедине.

– Хорошо. – Дорошин пропустил ее в кабинет и закрыл дверь перед любопытным носом Диляры. – Присаживайтесь, пожалуйста, Джамиля Абдулкеримовна, я вас внимательно слушаю.

– Я пришла к вам потому, что меня беспокоит душевное состояние Альмагуль. – Женщина полезла в карман, достала носовой платок и трубно высморкалась. Голос ее, глухой, надломленный, как бывает у человека, потерявшего опору в жизни, отдавался странным эхом от стен, бил по нервам, вызывая мурашки по коже. – Моя старшая дочь вбила себе в голову, что отца убили из-за нее. Это полная чушь и ерунда, но она в этом уверена. И я хочу, чтобы вы объяснили ей, что это не так.

– А почему я? – удивился Дорошин. – Я ведь не веду дело об убийстве вашего мужа, Джамиля Абдулкеримовна. Я расследую пропажу ценностей из картинной галереи. Убийствами сотрудников музея занимаются совсем другие люди.

– Так ведь дело именно в картинах, – вздохнула Газаева. – Альмагуль говорит, что отец очень хотел купить ей лошадь и именно поэтому ввязался в историю с кражей картин. Она считает, что он вычислил похитителя и начал его шантажировать, чтобы получить деньги на покупку лошади.

– А ваш муж мог кого-нибудь шантажировать?

– Не знаю, – помолчав, сказала женщина и вдруг тихо заплакала. – Я вообще ничего не знаю. Мне казалось, что мы оба друг у друга как на ладони. Шутка ли – столько лет прожито? А оказалось, не зря говорят, что чужая душа – потемки. Не влезешь туда, мысли не прочитаешь.

– То есть вы считаете, что ваш муж от вас что-то скрывал?

– Он очень изменился после того, как… – Она вдруг запнулась и замолчала.