— Ну, что вы стоите? — Сказал она, беря красивый мешочек и полотенце. — Берите брезент, воду, пойдёмте на улицу, не здесь же я буду мыться.

— Угу, — сказал он, торопливо хватая брезент и канистру.

Брезент она у него забрала, накинула на плечи, скрыв фигуру. Фу, ну так хоть поприличнее будет. Саблин перевёл дух. Признаться, он не на шутку взволновался, ему даже было стыдно от вида такого удивительного костюма на женском теле.

И они вышли из дома.

Она умывалась, чистила зубы, затем, нагнувшись, мыла голову жидким мылом. Всё делала не спеша. А он, держав канистру с водой наготове, старался не смотреть на неё. А сержант и солдаты переговаривались, усмехались, изредка поглядывая на него. Сто процентов говорили о нём. И он чувствовал себя не очень комфортно.

«Чёртова генеральша, — про себя ругал он эту бабу, — ещё моется так долго, чего ты там намываешь».

Наконец, она закончила, передала свой мешочек с гигиеническими принадлежностями ему, как ординарцу какому-то, замотала голову полотенцем, закуталась в лёгкий материал спального брезента и пошла к столу. Саблин уже подумал, что отмучился, отнёс её мешочек в дом, когда Панова крикнула:

— Урядник, идите пить кофе.

Кофе. Он его пил всего несколько раз в жизни. Было это в парадной обстановке, в Головном Штабе Казачьих Войск, когда он получал свой Казачий Крест Четвёртой Степени, как его ещё называют «Медный». И Орден Боевого Красного Знамени. Когда он получал Казачий Крест Третьей Степени, так называемый «Бронзовой», всем подавали кофе с коньяком. И ни разу ему не понравилось. Он понять не мог, почему бабы так его любят.

— Спасибо, я позавтракал. — Отвечал он.

Но Панова, она начинала уже его раздражать этим, кажется, никогда не принимала отказа. Ни в чём, даже в этой мелочи, она не готова была отступить.

— Урядник, идите, кофе это не завтрак, это форма коммуникации. Отказываться невежливо.

Он понял, что бабёнка не отстанет. Все на него смотрели, и отказаться было невозможно:

— Вот …, генеральша, — тихо и матерно выругал он её и пошёл к столу.

Негоже казаку бабу материть, разве что свою в сердцах, а чужую жену никак нельзя, но очень уж она его раздражала. Не сдержался.

Сержант собственноручно варил кофе в котелке, разлил, ей в чашку от термоса, ему в солдатскую кружку. Остальное слил в термос. Панова достала два пакетика:

— Сахар.

Один высыпала ему, один себе. Потом достала баночку и, раскрыв ее, высыпала на ладонь две красных капсулы. Протянула ладонь, Саблину предлагая взять одну. Не хотел он брать это, разглядывал капсулы, а женщина произнесла:

— Это витамины.

Аким получал разные витамины с детства, в школе перед уроками давали, и особенно много витаминов давали им медики на фронте. Но таких он не припоминал.

— Это хорошие витамины. — Опять настаивала она, не убирая ладони. — Выпейте.

Саблин взял капсулу, положил в рот, достал бутылку из кармана пыльника, запил, а Панова вдруг взяла из его руки его бутылку и тоже запила свою капсулу. Все солдаты это видели. Саблин опешил, замер. Он понять не мог, что творит эта городская. Зачем она делает это. Конечно, жена могла выпить из посуды мужа, и муж из посуды жены. Даже и в гостях, жена могла дать мужу кусок на своей вилке, на весёлой, да пьяной свадьбе, чего не бывает. Но вот так, на людях, взять у него бутылку и выпить из неё… А она как ни в чём не бывало вернула ему его бутылку, и с улыбкой предвкушения удовольствия потянулась к кофе. Саблин тоже взял свою кружку, но чувствовал он себя очень неловко. Слава Богу, один из солдат спросил у него: