— Нам придётся разделить группу, — подтверждает слова Морозова женщина. И твёрдо добавляет. — Но речь о выборе не идёт, вы потребуетесь в болоте.

Ну и хорошо. Он так и хотел. Но Морозов не отстаёт от него:

— Ну а ты сам куда бы пошёл? Со мной или в болото?

— В болото, — говорит Аким, — мне в степи неуютно.

— Понимаю-понимаю, — кивает Морозов, но Аким чувствует в его словах завуалированный подтекст, едва заметную иронию.

Это звучит как намёк на то, что Саблин выбирает катание по болоту с красивой бабёнкой вместо мужицкой и опасной работы в степи.

Это немного его задевает, всё меньше нравится Акиму этот лейтенант. Кажется простым и открытым, а на самом деле, что ни слово, то намёк, что ни фраза, то два смысла.

— Мы разделимся, — говорит Панова, но, видимо, эта информация только для Акима, Морозов уже в курсе, он её не слушает, продолжает разглядывать карту, — шесть человек пойдут в степь с лейтенантом, а шесть человек с нами.

Саблин кивает:

— Шесть так шесть.

— Справишься? — Вдруг спрашивает Морозов, он глядит на Акима пристально, теперь и намёка нет в его голосе на лёгкость или игривость. Теперь в его голосе слышится звон офицерского звания.

— А я что, старшим группы пойду? — Удивлённо спрашивает Саблин.

Лейтенант ухмыльнулся:

— Да нет, конечно, старшей будет товарищ Панова, заместителем мой сержант.

— Ну так, чего тогда от меня хочешь? — Аким сдерживается, чтобы не грубить.

— Хочу, чтобы ты, казачок, всех живыми вернул, а не как в прошлый раз. — Неожиданно резко говорит Морозов. — Мне все мои люди дороги. И особенно она.

Он кивает на женщину. Та ведёт себя странно, взгляд отрешённый, словно не слышит их разговора, берёт рюмку с водкой, делает малюсенький глоток.

Саблина этот тон задевает не на шутку, он тоже берёт рюмку и отвечает Морозову с заметным вызовом:

— Послушай, солдатик, ты, если хочешь, что бы все живимыми вернулись, так сам в болото езжай, а я, если ты так за своих людей переживаешь, могу и дома посидеть.

— Он бы поехал, Аким, — вдруг сказала Панова, — но ему нужно место свечения найти. Я думаю, мы и без него справимся. Ведь справимся?

Она протянула рюмку к Саблину, чтобы чокнуться.

Он тронул её рюмку своей и сказал:

— Справимся.

Дальше сидеть тут ему не хотелось. И он сказал:

— Завтра в три час утра буду готов.

— Я так рано не встаю, — вдруг сказала красавица.

— И лодки будут готовы только к десяти, — на удивление спокойно произнёс Морозов.

Всё равно Аким не хотел тут больше сидеть, он выпил свою водку, встал и ушёл.

А за водку пусть городские платят, они богатые.

На войне полно всякого, что было ему не по душе. И изматывающие переходы при двукратном перегрузе, и беспрерывное ковыряние в земле, от которого потом нужно как следует чистить броню, иногда даже разбирая привода. И ожидание артиллерийского удара, перед которым ты улёгся в окоп-могилу и лежишь, ждёшь: прилетит — не прилетит. И ещё многое-многое другое. Но одну вещь он не любил особенно горячо, избегал ее, как мог и даже ходил к руководству писать рапорт. Но это не помогло. Ему не нравилось быть взводным медиком. И не потому, что это были дополнительные обязанности. Просто всё время боялся сделать ошибку. Каждый раз, когда звали медика, Аким немного выжидал, надеясь, что вызовется хоть кто-нибудь, кто первый подойдёт к раненому. Но такого никогда не случалось. Медик во взводе так и не появился до конца призыва. Саблин так и оставался медиком, пока взвод не ушёл на годовой отдых. Все единодушно считали, что только он может им быть, так как только он, по мнению всех сослуживцев, был умным и обладал достаточными знаниями.