Немцы, видно, услыхали возню перед домом и открыли беспорядочный огонь. Из окон тотчас же ответили товарищи. Димку и Петра втащили в окно, стали ощупывать, обхлопывать:

— Целы?!

— Целы! — отдувался Петр, наматывая на руку какой-то провод. — Тащи, ребята!

Дружно потянули. В камнях раздался звон, и еще яростней ударили немецкие автоматы. Опять заревел миномет, осыпая дом минами. Бойцы втащили в окошко несколько автоматов, крепко связанных проводом.

— Ну молодцы, а? — радовался Урузбаев. — Прямо молодцы!

Бойцы разобрали автоматы и патроны, и как раз вовремя — фашисты полезли в очередную атаку.

Димка не слышал команды открыть огонь. Ударил пулемет Петра, рядом с мальчишкой заработал станковый пулемет, затрещали автоматы. Димке хотелось тоже резануть длинной-предлинной очередью, чтобы срезать побольше гитлеровцев. Палец так и тянулся к спусковому крючку. Но он, поборов желание, выбрал немца потолще да поближе и затаив дыхание нажал курок. Треснула короткая очередь. Немец бежал как ни в чем не бывало, широко разевая рот. Блестела под луной крутолобая его каска.

— Что ствол задрал? — спросил дядя Федя. — В голову метишь?

— Ага! — боднул Димка воздух, хотя он и сам не понял, куда метил.

— Бей по туловищу — больше шансов! — приказал дядя Федя. — И не бойся: фашист не белка — шкуру не испортишь!

Димка провел горячим языком по губам, подвел мушку «своему» фашисту под грудь и надавил на спуск. Немец упал и остался лежать темным бугорком.

— Вот так! — сказал дядя Федя, осторожно приподнимаясь и выглядывая из окна. — Давай дальше. Только не больно высовывайся! Выстрелил — и прячь голову. Она у тебя одна!

— Еще один! — прошептал Димка, но радоваться вместе с ним было некому: дядя Федя рвал кольцо у гранаты — немцы подходили совсем близко.

Группа автоматчиков прорвалась в развалины старой школы и под прикрытием ее толстых стен готовилась к новому штурму.

Настал критический момент. Пьяный гвалт фашистов, трескотня автоматов слышались у самых стен дома, во дворе и на улице. Окруженные красноармейцы отбивались гранатами, несли потери. Сержант Урузбаев понимал: если гитлеровцы ворвутся в дом — это конец. Малочисленный гарнизон не сможет выбить врага.

— Товарищи! — крикнул он пронзительно. — Отступать нам нельзя, да! На шагу назад! Понятно?

— Понятно, — проворчал дядя Федя, деловито подтаскивая к себе последнюю гранату. — Димка, — вдруг обратился он к мальчишке, — ты этот район хорошо знаешь?

Тот мотнул головой.

— Так… — продолжал дядя Федя. — Тогда слушай! В случае чего — дуй отсюда подальше! Понял?

— Не-е! — замотал мальчишка головой. — Не понял! Здесь мой дом, и мама моя…

Он отвернулся. Дядя Федя крякнул.

— Ладно, хлопец! — сказал он. — Сверни-ка мне еще цигарочку!

Хотел сказать «последнюю», но поостерегся.

Из руин старой школы высыпали автоматчики и бросились к Димкиному дому.

И вдруг небо за их спиной, над развалинами, откуда били пулеметы и взревывал миномет, осветилось, сверкнуло молниями и раскололось громом. Взметнулись там языки пламени, поднялось зарево. Немецкий крупнокалиберный пулемет захлебнулся и замолк. Послышались деловитая скороговорка автоматов, разрывы гранат, и неожиданно в расположении немцев взметнулось, нарастая, родное русское «ура».