Настает четверг, тем не менее поздно вечером Кел все равно садится на крыльцо и звонит Алиссе. Чувствует себя при этом по-дурацки, однако назавтра он собирается уйти на мили вверх по безлюдным склонам с мужиком, который уже поспособствовал убийству человека – и ему это сошло с рук – и который может разумно счесть Кела источником неприемлемого риска. Наивно пренебрегать потенциальным исходом в таких обстоятельствах, а Келу кажется, что наивным он уже побыл достаточно.

Алисса отвечает быстро.

– Эй. Все нормально?

– Все хорошо, – говорит Кел. – Просто решил проведать. Как ты?

– Хорошо. У Бена было второе собеседование на ту отличную работу, скрестим пальцы. – Голос отдаляется, Кел слышит шум воды и звяканье. Она перевела его на громкую связь, а сама продолжает загружать посудомоечную машину. – Чем занимаешься?

– Толком ничем. Всю неделю лило, но сейчас прояснилось, завтра собираюсь прогуляться в горы. С соседом Мартом.

Алисса говорит что-то, видимо, Бену – голос приглушен, она прикрывает трубку рукой.

– Ух ты, – говорит она, возвращаясь к Келу. – Красиво, наверное.

– Ага. Пришлю тебе фотографии.

– Ага, давай. Тут тоже дождь. Кто-то на работе сказал, что, может, снег будет, но наверняка выдумывает.

Кел трет лицо ладонью так, что больно ушибленным местам. Вспоминается, как вся Алиссина ножка когда-то помещалась у него во рту и Алисса смеялась до икоты. Над садом небо – мешанина высоких колких звезд.

– Знаешь что, – говорит он вдруг, – я тут наткнулся на такое, в чем ты могла бы мне помочь. Есть минута?

Шумы прекращаются.

– Конечно, – говорит Алисса. – В чем дело?

– Тут соседский ребенок ко мне ходит, учится плотничать. Она недавно узнала, что у нее погиб брат, а у нее нет того, что можно было б назвать системой поддержки, – отец сбежал, мама тоже мало на что годится. Хочу помочь ей пережить это, чтоб с катушек не слетела, но не знаю, как с этим лучше всего поступать. Вот и подумал, что у тебя могут быть какие-нибудь мысли.

– Так, – говорит Алисса. Что-то такое слышится в ее голосе, будто она засучивает рукава, собираясь взяться за работу. – Сколько ей?

– Тринадцать.

– Как брат погиб?

– Влез в драку и ударился головой. Девятнадцать лет. Они были очень близки.

– Ясно, – говорит Алисса. – Главное – надо, чтоб она знала: все, что она чувствует, нормально, однако отводи ее от любых разрушительных или саморазрушительных поступков. Например, если ей свойственно сердиться на себя, своего брата, человека, с которым он подрался, на родителей, которые его не защитили, неважно, – проследи, чтоб она понимала: злиться – это нормально, виноватой себя за это чувствовать не нужно. Но если она срывается на других детей, допустим, надо дать понять, что так нельзя. Помоги ей найти другой выход гневу. Может, пусть боевыми искусствами займется или театром. Или бегом. О, ты можешь сам с ней бегать.

В ответ на озорную улыбку у нее в голосе улыбается через полмира и Кел.

– Эй, – изображает он обиду, – я бы мог побегать. Если б захотел.

– Вот и давай. В худшем случае дашь повод поржать, а девочке это, возможно, не повредит. Ей нужно почувствовать, что мир по-прежнему умеет быть нормальным. Смех – это хорошо.