– Меня разок отлупили, когда мне было как тебе, – говорит Кел. Забирается на стул и прибивает брезент над окном.

– Мамка вас так?

– Не, – говорит Кел. – У мамы сердце было самое мягкое на весь город. Она бы и комара не пришлепнула.

– Папка?

– Не. В нем злобства тоже не водилось. Отец, когда объявлялся, привозил мне игрушечные машинки и конфеты, маме нашей – цветы, показывал мне карточные фокусы, пару недель был дома и уезжал опять. Нет, двое парней в школе. Я даже не помню с чего. Отделали хорошенько, правда. Два сломанных ребра, а лицо было как гнилая тыква.

– Хуже моего?

– Примерно так же. Больше синяков, меньше крови. Крепче всего я, правда, запомнил, до чего был потом уставший. Чуть ли не целую неделю я только и мог, что лежать на диване, смотреть телик да лопать то, что бабуля подтаскивала. Когда больно, устаешь вусмерть.

Трей осмысляет.

– Вы им сдачи дали? – спрашивает. – Парням, которые вас отлупили?

– Ага, – отвечает Кел. – Чуть погодя, потому что надо было вырасти и стать таким же здоровенным, как они, но в итоге все удалось. – Слезает со стула, дергает за брезент. Держится. – Вот. Теперь не придется прятаться в уборной, если кто-то объявится. Отдыхай на всю катушку. – Малая зевает еще раз, трет кулаком здоровый глаз и заматывается в простыни. – Спи крепко, – говорит Кел и закрывает за собой дверь.

Спит она четыре часа. Кел обдирает во второй спальне обои в неспешном, ровном ритме, чтоб без всяких случайных шумов. Пыль вьется и мерцает в солнечном свете, косо скользящем в оконные стекла. Среди сжатых полей перекликаются овцы, запоздалая стая гусей поднимает далекий гомон. Никто никого не ищет.

Голод все же выгоняет Трей из постели, Кел делает им сэндвичи с арахисовым маслом, после чего запирает Трей, чтобы сгонять в город. Даже если Дони позвонил Остину тут же, вряд ли это окажется в списке приоритетов Остина достаточно высоко, чтобы бросаться действовать, но Кел все равно хочет вернуться домой засветло. Выкатывается к воротам, и дом, приземистый и невозмутимый среди заросших полей во владениях Кела, оттененный бурым мазком гор на горизонте, кажется очень далеким от всего на свете.

По дороге он звонит Лене.

– Привет, – говорит. – Как там собаки?

– Мировецки. Нелли мне в наказание изничтожила всего одну мою туфлю, но и та старая. – Из трубки доносятся мужские голоса, где-то разговаривают. Лена работает. – Как Трей?

– Нормально. Ее слегка потряхивает, но все получше. Сами как? Ломота отпустила?

– В смысле, – говорит Лена, – удалось ли мне забыть о ней покрепче, чтоб я по второму разу согласилась?

– Ну, и это тоже, – говорит Кел. – Малая хочет остаться у меня еще на одну ночь. Сможете мне подсобить? Если я матрас добуду?

Через миг он слышит от Лены звук, какой может быть и смехом, и раздраженным вздохом, и тем и другим.

– Взяли бы щенка сразу, – говорит она. – Меньше хлопот вышло б.

– Всего одна ночь. – Кел почти уверен, что так оно и будет. Затягивать с этим он себе позволить не может. – Берите Нелли с собой, если хотите. Остальная ваша обувь сохраннее будет. – Насчет того, что чуткие уши бигля могут оказаться кстати, он не заикается, хотя уверен, что Лена смекнет и сама.