[1]. – Эдмон приложил ладонь к груди, глядя на меня широко раскрытыми глазами. – Мне очень больно это слышать. Больше никакого бега?

Я покачала головой.

– Больше никакого бега.

Не успела я опомниться, как оказалась в медвежьих объятиях Эдмона, и на этот раз я не противилась. Мне было нужно, чтобы меня обняли.

– Мне так жаль, – сказал Эдмон.

Я кивнула, уткнувшись лбом ему в грудь, потом ответила:

– Он жив. Они оба живы. Это самое главное.

– Oui[2]. К тому же Уэс – сильный человек. Он преодолеет всё, что ему предстоит, и одержит победу. В этом я уверен.

– Надеюсь, вы правы, – сказала я. – И ради него, и ради Коннора.

Эдмон нахмурился еще сильнее.

– В этих словах мне слышится прощание. Что еще произошло?

Я сделала глубокий вдох и собралась с духом.

– Мы с Коннором расстались, а Уэстону предстоят недели реабилитации. Им обоим нужно сосредоточиться на восстановлении, и я им не нужна.

– Кто это сказал?

– Они так сказали. – От унижения кровь прилила к моим щекам. – Так лучше для всех нас, включая меня. Мои переживания не идут ни в какое сравнение с тем, что они пережили в бою; уверена, для меня сейчас лучше всего сосредоточиться на работе.

Эдмон выглядел потрясенным.

– Работа? А как же любовь? Как быть с ней?

– Вложу все силы в учебу, в свой гарвардский проект.

Эдмон покачал головой.

– У тебя такое романтичное сердце, в тебе столько нерастраченной любви…

– Это неважно.

– Неважно? – Если бы я плюнула в торт, Эдмон и то не выглядел бы таким шокированным. – Ma chère[3], это самое главное…

– Нет, – возразила я. – Это не главное. Любовь причинила мне только боль. Я беспокоюсь о них обоих, но я должна позаботиться и о себе. И я больше не хочу об этом говорить.

Пару секунд Эдмон изучающее смотрел на меня, потом уголки его рта опустились. В кухне запищала печь, и глаза пекаря загорелись. Он устремился в кухню и вернулся с противнем свежих клюквенных лепешек.

– Поешь, ma chère. Напомни себе, что в жизни есть сладость. Настоящая любовь найдет тебя, и ты не будешь знать боли, только радость.

Примерно год назад Эдмон предложил мне такое же теплое угощение и такие же добрые слова, после того как меня предал мой бывший парень. Тогда я съела вкусняшку и попробовала начать всё сначала. Я встала на край обрыва и спрыгнула вниз, несмотря на все свои опасения, сомнения и боль, а в результате разбилась на кусочки. Дважды.

Я улыбнулась и покачала головой.

– Спасибо, Эдмон, но я не голодна.

– Я не голоден.

– Уэстон Джейкоб Тёрнер, немедленно перестань валять дурака и ешь свою еду.

В поле моего зрения появилась ложка, в которой лежал кусочек омлета, и рука моей матери с длинными акриловыми ногтями. Я повернул голову к окну и посмотрел, не изменилось ли что-то на парковке. В полдень там стояло тридцать шесть машин; теперь осталось только тридцать три. Исчезли красные спортивные тачки, и их место занял серебристый седан.

– Ты не ешь уже два дня, – сказала Ма.

На парковку въехал белый внедорожник. Итого тридцать четыре.

«Захватывающую жизнь ты себе обеспечил, Носочный Мальчик».

– Уэс. Уэс! Черт возьми, да посмотри же на меня!