‒ Что значит нужны? ‒ Они же чьи-то. Документы наверное есть. Номера вот российские.

‒ Ладно, капитан. Ты явно тупишь, ‒ Толик посмотрел на сержанта и подозвал его. ‒ Слушай сюда, сержант.

‒ Сержант Клименко.

‒ Отлично. Погоди минуту. Сколько тут вас. Пятеро. Отлично. Какая у тебя зарплата, сержант? Ты в глаза смотри. Нечего землю сверлить. Я тебе, сержант сейчас адресок дам. Гнездовского двадцать пять. Это район кооперативных гаражей за пожарным училищем. Запомнил? Гнездовского двадцать пять, ‒ Толя достал телефон, полистал номера и набрал номер. ‒ Привет, Лопата. Тут такое дело. Сейчас менты тебе подгонят два нулевых, почти нулевых Гелендвагена. Да, не ошибся. Менты. Мои друзья. Старший у них сержант Клименко. Подготовь пятьдесят штук зелени, забирай машинки и без шуточек про ментов. Они нормальные ребята. В субботу? Скорее всего да… Нет. Мясо я сам мариную и сам, повторяю, сам, жарю шашлыки. Я не собираюсь второй раз есть твой пересоленный уголь. Всё, отбой. Парни скоро будут. Обнимаю. ‒ Толя посмотрел на ошалевших ментов, ‒ Что-то не так? На ровном месте по десятке тысяч зелени. Мне кажется, это очень хорошая цена за транспортировку двух автомобилей до Гнездовского двадцать пять. Всё же не палкой махать. ‒ Толик подморгнул ошалевшему капитану и пошёл к Юре, которого ребята уже усадили рядом с пилотом.

‒ Смелее, менты, ‒ Филипп похлопал сержанта по плечу. Считайте, что сегодня вы встретили ангелов. Правда, очень злых.

Когда вертолёт и джипы унеслись в сторону города, капитан посмотрел на сержанта и раздражённо спросил: ‒ Клименко, ты что, точно погонишь Гелендвагены этому Лопате? Но так нельзя.

‒ Кто-то ещё так думает? ‒ Клименко посмотрел на остальных, ‒ Вот и отлично. Пятьдесят на четыре тоже хорошо делится, ‒ сержант закрыл на ключ свой автомобиль и протянул жезл капитану. ‒ На вот. Засунь себе в жопу, а я завтра увольняюсь. Придурок. ‒ сержант сел в Гелендваген и через минуту растворился в веренице автомобилей, въезжающих в город.

‒ И пошутить нельзя, ‒ капитан закрыл свой автомобиль и тоже забрался в авто похитителей. ‒ Двое за мной, а за своей я потом вернусь. Поехали.

К вечеру Юре стало заметно хуже. Стресс последних дней, наложенный на адские условия шестимесячного содержания в яме без малейшего намёка на отопление, в одночасье сломали работающий исключительно на вере в себя организм. Юра поплыл… Сначала отказал желудок, а к вечеру начали отказывать почки.

Примчавшаяся из больницы Юлька, наколотая Лёшей практически до состояния наркотического прихода, чтобы не чувствовать адскую боль в плече, к восьми часам вечера, наконец, порешала все вопросы и в десять вечера с командой, на арендованном частном джете вылетела в Германию. В первом часу ночи, Юра уже лежал на операционном столе в клинике Шарите.

Успели впритык. Двумя часами позже, на операционный стол попала и Юлька со своим плечом, а Лёша, знающий немецкий не лучше афганского, долго пытался объяснить полицейским, вызванным в связи с пулевым ранением Юльки, происхождение дыры в её плече.

Наутро, когда тучи над Юрой и Юлькой разошлись и Юру отключили от аппарата искусственной вентиляции лёгких, Лёша понял, что больше не хочет возвращаться в свою операционную. Просто никак. Он больше не хочет видеть допотопное оборудование с ржавым светильником под потолком. Он не хочет больше видеть убогие палаты, в которых вынуждены лежать прооперированные им люди, он больше не хочет смотреть, на обрезки куриных шкурок в тарелках тяжёлых больных и на несладкий чай, похожий по цвету на мочу.