— Это крест гугенотов, — пояснил он. — Видели когда-нибудь?
Я отрицательно покачала головой. Он дал мне его рассмотреть. Это был квадратный крест, снизу к нему была прикреплена голубка с расправленными крыльями.
— Voilà.[39] — Я поставила ящик к нему на стол. — Спасибо, что позволили посмотреть.
— Нашли что-нибудь?
— Нет. — Я протянула ему руку: — Merci beaucoup, monsieur.[40]
— Au revoir, la Rousse, — вяло ответив на рукопожатие, бросил он мне вслед.
В Лиль было возвращаться поздно, и я остановилась на ночь в одной из двух деревенских гостиниц. После ужина я попыталась дозвониться до Рика, но дома никто не ответил. Тогда я позвонила Матильде, которая оставила свой номер телефона и вырвала у меня обещание во что бы то ни стало сообщить ей последние новости. Узнав, что я ничего не добилась, Матильда сильно расстроилась, хотя и знала с самого начала, что шансов у меня немного.
Я, в свою очередь, поинтересовалась, как удалось смягчить месье Журдена.
— О, я просто заставила его почувствовать себя виноватым. Пришлось напомнить, что вы интересуетесь гугенотами, а он сам из гугенотской семьи, для точности — потомок одного из инициаторов бунта в Камсаре. Если не ошибаюсь, его звали Рене Лапорт.
— А-а, так, стало быть, все дело в гугенотах?
— Ну да. А чего вы ждали? Не надо судить его слишком строго. Дочь Журдена три года назад убежала с каким-то американцем-туристом. Больше того, он оказался католиком! Не знаю уж, что потрясло его больше — то, что он американец, или то, что католик. Сами видите, как эта история по нему ударила. До того он был хорошим, толковым работником. В прошлом году меня посылали к нему на помощь, разобраться с архивом.
Вспомнив помещение, набитое книгами и бумагами, я ухмыльнулась.
— Что в этом смешного?
— А вы когда-нибудь заглядывали в кабинет в глубине здания?
— Нет, Журден сказал, что потерял от него ключ, к тому же там все равно ничего нет.
Я описала ей истинное положение дел.
— Merde![41] Я так и знала, что он что-то скрывает! Надо было быть более настойчивой.
— Так или иначе, спасибо за содействие.
— Да о чем тут говорить. — Матильда помолчала. — А теперь скажите, кто такой Жан Поль?
Я покраснела.
— Библиотекарь в Лиле, городке, где я живу. А вы его откуда знаете?
— Он звонил мне нынче.
— Вам?
— Ну да. Интересовался, нашли ли вы то, что искали.
— Ах вот как?
— Это вас удивляет?
— Да. А впрочем, нет. Не знаю. И что же вы ему ответили?
— Посоветовала обратиться непосредственно к вам. Забавный тип.
Я поежилась.
Дорога в Лиль, вьющаяся вдоль Тарна по ущельям, оказалась не менее живописной. Но день выдался серый, и настроение у меня было под стать ему. От множества поворотов меня даже стало подташнивать. Под конец я уже спрашивала себя, зачем вообще затеяла все это предприятие.
Рика не оказалось дома, и по его рабочему телефону никто не отвечал. Дом казался безжизненным, я бродила по комнатам, не в силах заставить себя ни почитать, ни посмотреть телевизор. Долгое время я простояла в ванной перед зеркалом, разглядывая волосы. Мой парикмахер в Сан-Франциско давно уговаривал меня перекрасить волосы в каштановый цвет, полагая, что он пойдет моим карим глазам. Я неизменно отказывалась, но теперь, получается, он добился своего: волосы мои становятся рыжими.