Прихлебывая мутный от пыли местный чай, Аликс думала о том, как печально, что она ни в кого не влюблена.

И особенно печально то, что с этим решительно нет никакой борьбы…

Потом она вытягивала свои короткие худые ноги к костру, в котором тлели можжевеловые бревнышки, и записывала в молескин какое-нибудь bon mot вроде «мое семейное положение: состою в палеонтологической экспедиции».

А в конце августа они вернулись в Москву – Аликс, «ребята» и ее пробактрозавр…

После разговора с Рафаэлем Каримовичем Аликс на ослабевших ногах вышла в прохладное полутемное фойе.

И тотчас уселась, хотя точнее было бы сказать – осела, близ автомата с джанк-фудом – она называла его «Сто Оттенков Сахара».

Аликс любила сиживать в фойе. Случалось, она выбирала место возле автоматов с кофе, иногда – возле автоматов с пивом. Хотя ничего никогда не покупала, даже воду – она знала, что единственный сорт воды, который там продается, является не минеральной водой, как полагают многие, а всего лишь фильтрованной водопроводной. Да, привыкшая к экономии Инесса Александровна считала верхом глупости тратить деньги на кое-как почищенную водопроводную воду!

Вдруг сквозняк заговорщически зашелестел листьями окрестных фикусов, и к автоматам подошла стайка из шести школьников раннеподросткового возраста.

На всех мальчиках были очки аугментированной реальности, которые они, судя по всему, ни за что не хотели снимать.

Однако голод и жажда все же заставили их – одного за другим – покинуть пылающий бирюзовыми зарницами и розовеющий силиконовыми сисями виртуальный мир. Они вынудили их вернуться в мир скучных фикусов, бесцветной тетеньки в шотландской клетчатой юбке и машины, обменивающей на печеньки выданные родителями деньги.

На лице Аликс появилась улыбка – она была искренне рада видеть мальчиков.

Дело в том, что в какой-то момент они – дети – совсем перестали по своей воле ходить в музей.

Именно в те черные годы закрылся кружок, долгие годы бывший гордостью музея и одновременно кузницей кадров, обеспечивающей, так сказать, преемственность поколений.

Все очень огорчались. Мол, где же наша смена? Где, наконец, влюбленные бездомные школьнички? Почему они больше не целуются – как раньше – у ног ископаемых гигантов?

Но рецептов «как вернуть самотек» никто предложить не мог (экскурсии-то по-прежнему тянулись, длинные и подневольные).

Это было тем более странным, что в культуре царила оголтелая ювентократия. Носить кеды стали даже пенсионеры, а в кафе всегда оставляли лучшие места для «студентов», чтобы, когда кто-то примется «фигачить луки», то есть фотографировать телефоном, место выглядело «молодежным», а устроиться на работу после тридцати становилось очень даже квестом и челленджем (эти словечки теперь выучили даже в домах престарелых, а то, чего доброго, принудительно эвтаназируют).

И тогда директор по коммерции, предшественник Бебика во всем, включая этнический бэкграунд, придумал гениальное.

Он поскреб по спонсорским сусекам и вскоре заключил договор с фирмой, занимающейся разработкой программного обеспечения для очков аугментированной реальности.