Так дальнейшие встречи у них и прошли за разговорами: массажистка делала свою работу и попутно слушала или сама болтала о школе, об училище. Лена сама не ожидала, что за три с лишним года столько у нее накопилось всяких историй, которые интересно было вспомнить. Еще интереснее было ей слушать о как бы параллельном мире людей со слабым или вовсе отсутствующем зрением (таких на самом деле было совсем немного, чтобы уж совсем ничего не видели, даже те, кто ходили с тросточкой, подчас что-то различали, какие-то общие очертания или хотя бы свет и темноту).
Интересна была сама история зарождения школы, когда группа молодых ленинградских педагогов подалась на Урал да так тут и осталась, собирая и уча детей со всего СССР. Как первый директор школы умер от сердечного приступа, когда одна из школьниц случайно убилась на игровой площадке. Лена успела побывать в отдаленно похожей, но чем-то близкой ситуации: она подрабатывала в летнем школьном лагере, и один из учеников уже после лагеря отправился домой, стал кататься на велосипеде с горки на Замятина и въехал в припаркованный автомобиль, и хорошо, что все закончилось только небольшим сотрясением мозга и всякими царапинами, иначе Лена и правда могла заесть себя до смерти. Мать ученика стала оборачивать дело так, будто все произошло именно в школе, на глазах у охамевшей от безнаказанности Лены и других учителей, грозила судом, и пускай все потом разрешилось мирным образом, потому что женщина поняла, что никакой компенсации ей не светит, Лена успела понервничать. Физрук, кстати, махнул только рукой, увидев душевные Ленины терзания. Он сказал, что ей незнакомо чувство, когда только отвернулся, а потом уже видишь первоклассника на самом верху каната, хочешь невольно заорать от ужаса, но если заорешь — он брякнется, так что начинаешь разговаривать с ним как с самоубийцей на мосту или киношным психом, захватившим заложника, говоришь, как правильно спускаться, чтобы он не ободрал руки и ноги. Оба трудовика порознь утешали тогда Лену одинаковой радостью от того, что в прошлое ушли пионерские галстуки, так что прошлое ушло возможное совпадение галстука и сверлильного или токарного станка.
Лена радовалась за себя, что, как массажистка, не попала в интернат, даже такой хороший, как пышминский. Она не представляла, как выкручивалась бы, возникни такая же история, как в ее классе, а ведь нужно было жить с этими людьми круглые сутки, еще и вечером перед сном общаться со школьными красотками. Воспитатели там, конечно, имелись, в меру сил прерывали буйство старших школьников, но была и трава, привозимая учениками, жившими в Казахстане, находились способы пронести в школу алкоголь, имелся коридорчик, называемый школьниками «Аллея любви», где после отбоя парочки устраивали свидания.
«Да у нас там даже девочка была, которая стишки писала, — обыденно призналась массажистка. — Правда, я ее не застала, она до меня училась. Но стишки до сих пор остались. Их отбирают, конечно. И все равно у кого-то они остаются, следующим передают. Там же и в голове их хранить можно, это ж не герыч, а из головы их не вытащишь», — и массажистка рассмеялась, радуясь чему-то своему. Лена делано ужаснулась, и все же не удержалась и спросила, как стихи действуют на совсем слепых — стишки же только в зрении что-то меняют. «Мне так рассказывали», — сказала Лена. «Нет, ну сны же все видят, — отвечала массажистка. — Так же и стишки, вроде сна, когда падаешь или взлетаешь. Да и звуки. Один звук выделяется из всех, или поток мимо идет из звуков. Я, честно говоря, не сильно интересовалась. Нам с девчонками больше как-то тайком покурить или выпить нравилось, даже бражку на конфетах ставили из новогодних подарков, возле батареи поставили бутылку, и вроде ничего нигде не протекало, а в спальне пахло, как на пивзаводе, спалили нас сразу, конечно. Еще „Рояль“ был темой, из него неплохо можно было намешивать всякую бурду, так что потом в полном неадеквате сигаретку у Балана на крыльце начинаешь стрелять, или во время дискотеки начинаешь Нине Петровне (а это директор, между прочим) рассказывать, как хорошо у нас в школе, как нас тут заботой окружают, а тебя твои же подружки оттаскивают, чтобы ты контору не спалила, но так оттаскивают, что сами палятся, да и запах».