— Алла, — покачал головой таксист. — Начало новой жизни.

Отпустив такси возле контрольно–пропускного пункта, я прошел на территорию лагеря. Репродукторы, размещенные на столбах по всей территории лагеря, ревели, изрыгая в атмосферу арабскую музыку, под которую довольно успешно маршировали солдаты. Я пошел по эвкалиптовой аллее в направлении штаба.

У самого входа я столкнулся с ординарцем Дануна. Солдат застыл на месте и с изумлением уставился на меня.

— Мархаба, Юсуф! — я похлопал его по плечу, что означало полное благоволение офицера к низшему чину. Я относился к нему с уважением, поскольку солдатом он был только до двух часов пополудни, а затем становился поэтом. Его стихи (он дарил мне свои книги) были полны романтики и восточной философии. — Бригадир Данун у себя?

— Да, сэди, — промямлил он.

Еще раз хлопнув его по плечу, я прошел в кабинет Дануна. Бригадир сидел за столом и что–то сосредоточенно писал. Когда я появился в кабинете и, как полагалось, поприветствовал его, он поднял голову и уставился на меня тем же взглядом, что и его ординарец. Так смотрят сыновья богатых родителей, узнав от нотариуса, что покойный батюшка завещал все свое состояние молодой любовнице, а им передал свое родительское благословение. Жестом указав мне на кресло, он еще минуты три сидел не шевелясь, глубокомысленно изучая мою переносицу. Я также сидел, не шелохнувшись, памятуя о том, что терпение не только добродетель, но и обязательное качество жреца.

Наконец, он встал, прошелся по кабинету, просвистел какой–то европейский мотив, а затем, резко повернувшись ко мне, спросил:

— У тебя на теле есть какие–нибудь знаки? Родимые пятна?

— Есть, — ответил я в некотором недоумении.

— Покажи.

Я обнажил плечо, на котором было довольно крупное родимое пятно, появившееся у меня лет в десять. Данун глубокомысленно поизучал пятно и даже потрогал его пальцем.

— Давно оно у тебя?

— С детства, — сказал я, начиная кое о чем догадываться.

— Ты Сайд (сын Аллаха), — сказал генерал с некоторым почтением. Данун не был фанатичным мусульманином, но относился к религии с глубочайшим уважением. — На чем ты добирался до Таджи?

— На такси. Но не волнуйся, я заплачу сам, поскольку виноват, что опоздал на автобус. Дивизионная касса не пострадает.

— А почему ты опоздал? Что задержало тебя? — продолжал допрос Данун.

— Завоз был в книжную лавку, — честно признался я. — Очень интересную книгу обнаружил. Настолько зачитался, что позабыл обо всем на свете.

— Аллах спас своего сына. Знаешь ли, что я сейчас писал?

— Понятия не имею, — ответил я, хотя мне все уже было ясно. Я родился вновь, дабы моя новая жизнь в этом мире послужила всемогущему Балансу.

— Автобус с нашими офицерами столкнулся с грузовиком. Все погибли. Я сейчас писал приказ о проведении нашего собственного расследования параллельно с военной полицией и распоряжение о похоронах группы офицеров, в числе которых фигурируешь и ты.

Я задумался. Громадный блок информации выполз из недр психики и сконцентрировался в сознании. Железа, как кинопроектор, начала прокручивать события минувших пяти лет, которые я провел в Междуречье. Бесстрастное лицо Учителя возникло перед глазами. «Ты жрец Хора, Великого и Всемогущего! Любовь, ненависть, слава, деньги, власть чужды тебе. Люди, животные, растения равны перед тобой как материальные элементы Баланса. В мире не существует добра и зла, как не существует двух начал, но есть силы, направленные на поддержание Баланса или на его сбой. Эти силы входят в соприкосновение и разрушают друг друга, а на их обломках возникает новая сила, представляющая нечто среднее, необходимое Балансу. Твоя миссия поддерживать, а если нужно, и создавать силу, противостоящую той, что нарушает Баланс. Ты жрец Хора, Великого и Всемогущего, живешь во имя единственной великой цели».