— А ты хочешь быть одна? Хочешь — останешься. Ты думаешь — мы контролируем каждый ваш шаг? Нет, вы сами себе хозяева. Мы отслеживаем только соблюдение законов этого мира. Только ключевые моменты, временные и судьбоносные узлы — как сейчас. Все остальное — ваш выбор и ваше решение. А еще — случай и судьба.

— За что наказан Конь?

— За дурь, которая прощается зеленым юнцам, но не человеку в его возрасте. Возрасте, если и не мудрости, то хотя бы ума. Он добирает его, присматривая за тобой. Это все, что ты хотела узнать?

— Разве сообразишь вот так? — совсем потерялась я и вдруг поняла, что передо мной опять остался только Конь. Он таял, растворялся в воздухе, а у меня в голове метались мысли об упущенном — что бы еще я могла спросить, или… попросить? И понимала, что у меня есть все, что нужно, кроме Микея. Но тут просить о чем-то уже поздно.

Пересказала весь разговор ведуну и попросилась выйти подышать, погулять с сыном. Поговорим с Мастером потом, посоветуемся, обмозгуем все. Сейчас мне нужно было отойти от разговора, собраться с мыслями.

Ведун сразу начал рыться в книгах, разыскивая для меня все, что было известно о Проклятых маяках, а мы с Зоряном вышли на улицу. Прошли по дорожкам… он даже на улицу взял с собой гусельки, хоть и не бренчал ими. Просто не хотел расставаться — не наигрался еще. Я задумалась и смотрела только на него, отслеживая и присматривая. И не заметила, как мы почти столкнулись со стоящим посреди дорожки мужчиной — Юрасом… Он не смотрел на меня — жадно вглядывался в лицо сына. А Зорян, остановившись, улыбнулся ему, как всем незнакомцам — немного настороженно и кривовато, показав хорошенькую ямочку на смуглой щечке.

Сначала мы просто шли рядом и почти не разговаривали. Я чувствовала неловкость за то, как выкинула их с Тарусом из дома… Как будто и правильно, но… Юраса-то за что? Он молчал тогда. Отчего сейчас неловко было ему — знал только он один. Может, потому молчал и сейчас, только спросил — сколько исполнилось сыну, да как назвали? Очевидно, и сам не знал, о чем можно говорить еще — только смотрел. Мы оба не сводили глаз с Зоряна. Потом Юрас все же заговорил, и видно было, что говорить ему трудно:

— Я совсем не помню тебя, только там — в вашей пекарне.

— Уже знаю.

— Я не знаю, что еще сказать…

— Хочешь — приходи, говори с сыном. Это он при незнакомом человеке притих, а так рот почти не закрывает. Принеси в подарок игрушку… он хотел коника, там был на торжище такой — красный, яркий, с нарисованными на боках яблоками. На него садятся и качаются. Я не купила тогда, не хотелось тащить на себе или заботить стражников.

— Да… куплю. Может, вам еще что-нибудь нужно?

— Нет, ничего. Мы никогда не бедствовали.

— Зачем ты пришла ко мне тогда? — спросил он, отвернувшись.

— Полюбила… но это уже в прошлом и неважно. Хочешь — спроси у Таруса, он расскажет — почему. Тогда все еще было для меня свежо и ярко, и я в подробностях описала ему то, что чувствовала тогда, все мои уловки, чтобы понравиться тебе.

— Он рассказал, но я не поверил… Дарина сказала, что мы были с тобой тогда и это все, что она знает. Да — еще, что меня ждет очень большая радость. А остальное должен рассказать мне Тарус — этот жук знает все, сказала она. Все слишком неожиданно, я пока не могу даже осмыслись все это…