А потом, когда она показала, как можно перестроить инструмент, у него перехватило дыхание.

– Так не пойдет, – сказал он.

– Пойдет. А теперь играй, как обычно играешь, только тоном выше.

Он был изумлен. Она оказалась права. В мире были новые звуки. Звуки, каких он – толстокожий старый лабух – никогда не слышал прежде.

– Где ты этому научилась?

Он мог бы и не спрашивать. Знал ответ.

– Я тебе говорила. Я многому там научилась.

С Тарой настоящее вновь становилось светлей. Он так долго играл, предвкушая успех, что пропустил момент, когда пора было понять: успех ему не светит. Был период предвкушения и период сожаления, без перерыва между ними; и сожаление пришло с пониманием, что, живя музыкой, он старается жить прошлым, годами своей молодости. После этого не оставалось ничего иного, как признать настоящее, и это значило играть так хорошо, насколько он способен, и для людей, которые хотят его слушать. Именно Тара помогла ему осознать это со всей ясностью.

Ричи курил и думал кое о каких песнях, к которым захотелось сделать новую аранжировку в этом изумительном стиле, и тут услышал стремительные шаги. Но, даже погруженный в мысли о Таре и музыке, он был наготове.

Наготове с того момента, как вышел из больницы после первого нападения, потому что был совершенно уверен – новое нападение произойдет обязательно. Хотя Ричи и предпочитал теперь спокойную жизнь, он был прирожденным драчуном. Инстинкт и опыт подсказывали ему, что второе нападение последует с той неизбежностью, с какой за молнией следует гром, и это случится на открытом месте, когда он будет один. Так что он всегда был наготове.

Звук, который он услышал за спиной, был легкой стремительной поступью – кто-то бежал по асфальту. Ричи бросил недокуренную сигарету и отодвинулся от машины. В этот миг мелькнула тень и нога в невероятно высоком ударе просвистела в дюйме от его челюсти, но Ричи, вместо того чтобы защищаться, схватил нападающего и швырнул вперед, придав дополнительную скорость, так что противник с грохотом влетел сквозь открытую дверцу в машину. Ричи быстро шагнул к автомобилю и ударил дверцей фигуру, упавшую на рулевое колесо. Ударил еще раз и еще.

Нападавший, оглушенный ударом, попытался защитить голову, выставив руку, но Ричи ударил дверцей в четвертый раз, защемив руку так, что послышался хруст. Смутная фигура мучительно взвыла.

Теперь Ричи был уверен, что это тот самый тип, который сверлил его взглядом, когда он был на сцене тем вечером. Он открыл дверцу, и тот рухнул на пол машины. Ричи ударил его ногой, сильно.

– Кто ты такой, урод? – прорычал Ричи. Он чувствовал запах человека, смешанный запах его боли, его мучительного дыхания, его тела. – Кто ты такой?

Нападавший сел, опершись о порог машины, бережно поддерживая поврежденную руку, из его носа обильно текла кровь. Он был по-прежнему зажат между машиной и Ричи, который держал дверцу, угрожая снова ударить.

– Она не для тебя, – прошелестел мрачный шепот.

– О ком ты, урод? – взревел Ричи.

Но не дождался ответа. Сидевший на полу внезапно прыгнул, невероятным образом взметнулся вертикально, перелетел открытую дверцу машины и ловко приземлился на асфальт. И побежал, придерживая руку.